флагштоке.
Жестокий век – жестокие нравы. Попади я сразу Рейнсдорпу – он бы меня сначала на дыбу в Тайную канцелярию отправил. А затем с удовольствием, по приказу властей, четвертовал.
– Это мы с радостью! – У Хлопуши оказалась с собой веревка, обвязанная вокруг тулупа. Он ее быстро закинул на флагшток здания, сделал петлю. Казаки схватили губернатора и поволокли к крыльцу. Перевязали руки назад, сунули его голову в петлю. Многие офицеры смотрели на это с ужасом. Да, господа, вот такое оно крестьянское восстание.
– Иван Андреевич! – я обратился к Рейнсдорпу. – Одумайся, повинись!
– Нихт!
Казаки поняли все без указаний, натянули веревку в четыре руки, и губернатор, дергая ногами, взмыл вверх. Народ на площади дружно охнул.
Я же обернулся обратно к офицерам. Живой Рейнсдорп еще дергал ногами, бил каблуками сапог о стену, а я уже ткнул пальцем в пожилого полковника с бакенбардами.
– Этого теперь.
Еще двое казаков бросились к мужчине, связали ему руки.
– Бога ради! – почти расплакался полковник. – У меня семья, детки!
– Так и подумай о них! Присягни.
В глазах офицера страх боролся с долгом. Последний победил. Я внутренне перекрестился. Убиваю людей. Но с этого начинается любая власть. Елизавета замучила Анну Леопольдовну с сыном Иоанном. Екатерина приказала убить Петра III.
Александр I молча одобрит убийство отца, Павла I. Власть строится на крови. Словно дом на фундаменте. Тот властитель, который боится крови, прольет ее в итоге в разы больше. Или сам сгинет.
Меня уже поколачивало, но я держался. Полковник повис, хрипя, на втором флагштоке.
– Кто там следующий? Давай теперь капитанов. Вот этого… – я ткнул наугад в черноволосого худощавого мужчину с рыбьими глазами в черных буклях на голове.
– Я, пожалуй, выберу жизнь, – тихо проговорил он.
– Николай Арнольдович! – изумились сослуживцы. – Как можно?
– Господа! – губы у офицера дрожали. – Я последний в роду. Детей нет. Поймите!
– Ваша фамилия? – я киваю соседнему казачку на кинжал за поясом, тот подает мне широкий бебут.
– Граф Ефимовский, – с гордостью отвечает капитан, – Николай Арнольдович.
– И что такой аристократ делает в нашей глуши? – хмыкаю я.
Офицеры молчат, потупившись. Ефимовский разглядывает небо.
– Небось, сосланы за дуэль? Я угадал? По глазам вижу, что угадал. Ну что, мусью, вот вам кинжал, – протягиваю бебут, – режьте свою косицу. Больше вы не граф и не дворянин.
Пленные смотрят на меня в еще большем ужасе. Похоже, это их пугает даже больше, чем повешение.
– Я… так не могу. – Ефимовский в шоке. – Присяга, ладно. Но графское достоинство… Кто же я тогда?
– Хлопуша!
Верзила хватает графа за шкирку, тащит на крыльцо. Народ улюлюкает.
