кий запах тревоги и опасности. Сейчас к нему добавились и резкие ноты алкоголя ― такое часто бывает.
– Артем Владимирович, ДТП. Троих привезли, ― громким шепотом затараторила подбежавшая медсестра. Это была самая сдержанная сестра нашей больницы. На моей памяти она не бегала никогда. Поэтому я сразу понял: счет идет на минуты. ― У взрослых угрозы жизни нет, а вот девочка… Сейчас она без сознания, посмотрите сами.
На одной из каталок худенькая девочка лет семи. На ее белом свитере с вышитой незабудкой огромное красное пятно ― кровь от проникающего ранения в живот. Светлые волосы ореолом вьются вокруг бледного личика. Кожа на нем кажется прозрачной. Если бы я не работал в экстренной хирургии, а был художником, то писал бы ангелов именно такими. Что-то толкнуло меня в грудь. «Неужели все?» ― с ужасом подумал я и положил два пальца на ее тонкую шею. От сердца у меня отлегло ― пульс слабо, но прощупывался. Я бегло осмотрел рану, проверил руками живот.
– В операционную, ― крикнул я, и каталка поехала в дальнее крыло ЦРБ. Пока ребенка готовят к операции, есть время и у меня ― иду мыться.
“Предоперационная (или санпропускной блок) ― особое место. То, что здесь происходит, для меня не только антисептическая обработка перед операцией, но и ритуал. Моряки разбивают о борт нового корабля бутылку шампанского, космонавты в ночь перед запуском расписываются на двери гостиничного номера, а хирурги перед операцией моются. Да, мыть руки перед хирургическим вмешательством ― неотъемлемая часть протокола, без этого врач не приступит к делу. Но для кого-то из коллег это только часть подготовки, для меня же ― таинство.„
Включаю воду. Из крана с легким шумом появляется струя, на которую смотрю несколько секунд ― пусть холодная пробежится. Говорят, вода успокаивает. Перед первыми самостоятельными операциями, конечно, был сильный мандраж, но он не вгонял в панику, а, скорее, заставлял собраться и сосредоточиться. Сейчас я провел уже много операций, и мандраж сменило другое чувство ― глубокая погруженность в момент. Мое восприятие становится чутким, острым, будто бы выкрученным на максимум. Считаю, что врач должен быть морально готов к операции. И именно в предоперационной внутри меня происходит душевная работа ― настройка на то, что мне предстоит. Я вхожу в нужное состояние сосредоточенности, внутренней ответственности за результат и сопричастности к чему-то Большему.
Подставляю руки под уже теплую воду, она мгновенно покрывает ладони и тонко струится по запястьям и предплечьям. Наношу антибактериальное средство ― запах резкий, но для меня привычен. Тщательно намыливаю руки отточенными движениями. Можно даже не засекать, сколько времени проходит, ― все по протоколу.
Сегодняшний случай ― трудный. Экстренная операция ― это как езда на высокой скорости: нет времени собрать подробный анамнез, провести все нужные исследования, а главное ― никогда не знаешь, с чем придется столкнуться. Значит, вся надежда на быструю реакцию и умение правильно оценивать ситуацию ― принимать сложные решения придется по ходу операции. Кого-то такая перспектива просто выбивает из колеи, а мне нравятся трудные задачи. В конце концов, зачем я столько времени учился, дежурил, неделями жил в больнице без сна и домашней еды. Этот сложный путь я проделал для того, чтобы сейчас мыть руки, а через несколько минут войти в операционную и сделать все, что в моих силах, чтобы спасти жизнь человека. Ощутить такое можно, только пока моешься, в операционной будет уже не до этого.
Ребенок на операционном столе всегда добавляет ответственности и накала. Нервы натягиваются сильнее, когда я вспоминаю красное пятно на белом свитере с незабудкой. Такое не забудешь. Невозможно даже представить, что я не спасу эту девочку, ― сама мысль об этом невыносима. Она не должна умереть из-за урода, который сел за руль пьяным. В какой-то мере я должен исправить случившуюся на дороге несправедливость. Получается, меня послал Бог, чтобы помочь этой девочке. Можно сказать, в предоперационной я стою в прихожей у Создателя. А значит, он мне поможет, и вместе мы справимся. Когда эта мысль впервые пришла мне в голову, даже дыхание перехватило. Но при подготовке к экстренным операциям времени на самолюбование нет. Зато есть несколько минут на молитву.
Не могу назвать себя примерным христианином. Я не воцерковлен, не соблюдаю постов, знаю лишь основные православные праздники и вместе с семьей крашу яйца на Пасху. И только. Намыливая руки, я веду с Создателем внутренний разговор. Это не каноническая молитва из тех, что прописаны в тонких книжечках из церковной лавки, а моя. Я прошу у Бога направлять мои руки, прошу послать сил провести эту операцию успешно. «Господи, пусть все будет хорошо», ― шепчу я.
Глубокий вдох, медленный выдох. Подняв руки уже привычным движением хирурга, я вхожу в операционную. Здесь пахнет антисептиками, озоном и сухожаром. Я очень люблю этот запах сухожара. Он словно переносит меня в детство: летние каникулы, я в деревне у бабушки, которая кипятит в огромной кастрюле полотенца. «Держись, я с тобой, ― мысленно обращаюсь к девочке на операционном столе. ― У тебя еще
