Фре… Фе… Фелек.
– Видишь, хорошо, что не поспорил.
– Ну ладно.
– Наверное, ты знаешь какого-то Франека?
– Знаю.
– А Фелека?
– Нет.
То же самое – на арифметике. Вместо «огурцы» он дважды прочел «груши».
– Пять груш, – сообщает он мне ответ.
– Вовсе нет.
Умолкает, после минутной паузы – решительно, почти гневно:
– Именно что пять!
– Пять, да не груш.
– А чего?
– Посмотри – узнаешь.
– Гру… огру… огу… огурцов.
– Вот видишь. Слушай, Стефан, может, ты волшебник? Фелеков во Франеков превращаешь, огурцы – в груши…
Его удивление, изумление: что это, как такое вышло? – так умиляет, что я его целую.
(Абсолютно лишнее – когда же наконец я от этого отучусь?)
Непонятные выражения его злят.
Читает:
– У торговки девять яблок. Сколько яблок у нее останется, если четверо мальчиков возьмут по два яблока каждый?
Под нос, вполголоса:
– Что еще за каждый… – И вслух: – Одно яблоко.
– Две монеты… Монеты – это я уже знаю, что такое, позабыл только.
Эта, казалось бы, нелогичная фраза содержит, однако, разумную основу: если он не знает, потому что забыл, то сможет вспомнить.
На двадцатой примерно задаче предлагает:
– Я буду читать про себя и писать вам, сколько выходит в ответе.
– Хорошо, а я буду кивать, если правильно.
Не он первый мне такое предлагает. Не знаю, в том ли дело, что ребенок хочет таким образом разнообразить работу, или есть у этого желания более глубокая подоплека – потребность сосредоточиться в тишине.
Вечер
Прочитал молитву, поцеловал мне руку (эхо родного дома, разоренного войной гнезда – одного из ста, тысячи, многих тысяч).
Пишу. Лежит тихо, глаза открыты.
– Пан доктор, а правда, что если побрить голову, то волосы больше не растут?
Боится обидеть меня, прямо спросив про лысину.
– Неправда, ведь бороду бреют, а она растет.
– У некоторых солдат бороды вот такие, до пояса, как у евреев. Почему?
– Обычай такой. А англичане даже усы бреют.
– А правда, что у немцев много евреев?
– И у немцев есть, и русские евреи есть, и евреи-поляки.
– Как это – евреи-поляки? Это что же, поляки, значит, евреи?
– Нет, поляки – католики. Но если кто говорит по-польски, хочет, чтобы полякам было хорошо, желает им добра – тот тоже поляк.
– Моя мама была русинка, а папа – поляк. А мальчики по отцу считаются… А вы знаете, где Подгайцы? Мой отец оттуда.
– Сколько лет твоему отцу?
– Сорок
