я остановилась и посмотрела на красный обшарпанный и покосившийся на одну сторону дом справа.
Это был мой родной дом. Здесь я провела всё детство, отсюда сосед, дядя Витя, возил меня на своём мотороллере в школу в трёх километрах. На покрытой нынче грязью завалинке моя мама любила сидеть, лузгать семечки и трепаться с соседями обо всём на свете. Она умерла четыре года назад из-за досадной безалаберности: во время приступа аппендицита решила, что живот поболит, поболит и пройдёт… итог – перитонит и скорая, которая приехала из райцентра аккурат, чтобы отвезти её тело в морг.
Егорыч всё это знал и помалкивал, пока я сидела и смотрела в окно. Как всегда, при воспоминании о маме у меня по щекам потекли слёзы. Я нагнулась к рулю, закрыла лицо руками и рукавом вытерла лицо.
Томка, которая сидела за спиной, почуяла что-то и коснулась рукой моего плеча.
– Зой, ты чего? – тихо спросила она.
Я не оглядывалась, но поняла, что Егорыч что-то ей показал, потому что Томка больше не приставала. Через пару минут я подняла голову и собралась было тронуться, когда заметила движение возле дома.
– Что такое? – удивилась я и присмотрелась.
Калитка отворилась и из неё вышла… мама. Она молча посмотрела на меня и правой рукой поманила к себе.
– Егорыч, ну-ка, ущипни меня посильнее, – попросила я.
– Уж лучше ты меня, – сказал Егорыч, и я увидела, что он смотрит туда же.
– Ты тоже её видишь?
– А то… Валентина Петровна собственной персоной, – пробормотал Егорыч.
Я открыла дверь и вышла из машины. Мама безмолвно указала мне на дом. Я медленно пошла к ней. Мама повернулась ко мне спиной и скрылась за калиткой, которая стала медленно, качаясь на ржавых петлях, закрываться. Я побежала и успела проскочить, пока она не захлопнулась. Мама стояла на углу дома и смотрела на меня. В следующее мгновение она скрылась за углом. Я в два прыжка достигла угла, успела увидеть, как мама входит в дом и забежала следом.
Но в доме было пусто.
– Что такое… – снова пробормотала я и пошла по комнатам. – Мама, мама! – кричала я.
Никто мне не отвечал. Я ходила по комнатам, которые были моим прошлым. Здесь никто не жил уже четыре года. Сантиметровым слоем лежала повсюду пыль. Вдруг за кухонным столом я увидела отца. Он сидел, тупо уставившись в пустой стакан… Страсть к пьянке возникла в нём по возвращении из Афганистана, где он проходил срочную службу в середине восьмидесятых.
– Зойка-а! – заорал он, увидев меня. – А ну сгоняй к Митрофанычу за самогонкой для бати!
Шестнадцать лет назад, возвращаясь ночью с какой-то пьянки из соседней деревни, отец попал в буран и замёрз в овраге, в который свалился, сбившись с дороги. Нашли его утром соседи.
Отец достал откуда-то пистолет и затряс им в воздухе, а затем положил на край стола и подтолкнул ко мне:
– Возьми вот… Если Митрофаныч будет бузить, пристрели
