по пояс, босой, раскинув руки по сторонам на спинку скамейки, запрокинув голову лицом к солнцу, он пребывал в полной нирване. На его груди, сквозь седоватую шерсть, проглядывала татуировка храма с тремя куполами. На левом предплечье, выше сердца, грелся на солнышке Сталин. Правое плечо венчал безымянный иконописный лик… Иногда Михалыч скрёб пятерней волосатую грудь и подмышки, при этом раздавался капустный хруст, и сладостно вздыхал. Грим тихонько присел рядом, приветливо молвил:
– Бог в помощь!
– Таскать вам не перетаскать, – весело отшутился Михалыч с намеком на профиль своей работы. Грим весело спросил:
– Шеф, и что это было? – имея в виду проплывшую мимо его пристанища процессию. Михалыч с явным сожалением вынырнул из нирваны, встал, накинул рубашку, поскреб на этот раз череп, поросший рыжеватым ёжиком.
– Это щастье твое подвалило. Пойдем в офис, разговор есть.
«Офис» кладбищенского смотрителя Михалыча находился слегка в стороне от центрального входа на кладбище и представлял собой весьма просторное, основательное помещение, сложенное в два кирпича, будто крепостной пакгауз. В ближней ко входной двери, меньшей по площади половине, размещался кабинет для приема посетителей. Здесь были столы, с большими, в старину их называли амбарными, книгами, сложенными стопками по алфавиту, стеллажом, над которым висела табличка «Архив», фотографиями «продукции» похоронного сервиса – оградки чугунного литья, памятники, плиты-заготовки надгробий и прочие аксессуары… В большей половине офиса, отгороженной от конторы глухой стеной с отдельной входной дверью, были жилые апартаменты Михалыча – с приличной мебелью, телевизором, холодильником, рукомойником. Имелся даже туалет-септик, под который прямо за стеной была вырыта сливная яма.
Применительно к месту обитания Михалыча слова «офис», «кабинет», «апартаменты», «септик» звучали иронично, даже карикатурно. Но Михалыч настаивал именно на этих словах. Говорил назидательно:
– Выражаться надо культурно. С людьми работаем!
Деньги погост давал немалые, и порядок у Михалыча во всех вопросах был идеальный. Депутат Лядов Матвей Алексеевич, публично озвучив социальную инициативу на тему «Все для блага народа!», взял у властей городское кладбище в «доверительное управление». Он жестко зажал в один – свой – кулак всех кормившихся вокруг погребений, выстроил удобную для таких случаев схему действий, даже открыл цех чугунного литья и поставил над этим делом смотрящим Михалыча.
– Молодец, Блядов! – сказали и граждане, и чиновники. И только Михалыч называл Лядова почтительно и по-домашнему – Лексеич. Потому что в лихие 90-е они на пару проходили по одному уголовному делу. Лядов предложил Михалычу всё взять на себя, пообещал быстро вытащить его из зоны, а сам так и прошел свидетелем. Слово свое Лядов сдержал. Через полтора года Михалыч откинулся «за недоказанностью» при кассационном рассмотрении дела в Верховном
