похожи на тех, кого я привык встречать раньше – такие же шумные, чаще грубые и малоопрятные, но их было намного больше. Я дичился не отдельного человека, а этого скопища, не зная, как себя вести, что говорить, и надо ли вообще с ними говорить. Благодарение Богу, был не один, это уберегло в первые дни, иначе никто не ведает, каких ещё ошибок сумел бы натворить.
Отдохнув, мы продолжили путь. Тело опять сковывала боль, но молодость брала своё, и я уже находил в себе силы смотреть вокруг, пытаясь запоминать дорогу: кто знает, когда понадобится вернуться по ней, в душе надеялся, что смогу это проделать очень скоро. Но по неопытности мне мало что удавалось. В дороге не было особого разнообразия, которое помогло бы памяти дольше сохранить увиденное. Может, летом, когда природа расцветает, дорога выглядит по-иному, и каждый шаг чем-то отмечен. А зимой перед глазами мелькает всё та же мрачная картина из голой земли, неровно присыпанной снегом, пустых полей и выступавших за ними, подобно останкам пепелищ, построек.
Как же я ошибался, когда с радостным нетерпением мечтал о путешествиях! На самом деле – это труд, и потяжелее того, чем мне приходилось заниматься на постоялом дворе. Там хоть проводишь дни в тепле, крыша над головой защищает от непогоды. А здесь ледяной ветер продувает насквозь, одежда в беспорядке, весь зад отбит, руки не слушаются и трясутся от напряжения. Хорошо ещё, что тогда начиналась зима, а летом приходится страдать и от дорожной пыли. Пыль эта – повсюду: на одежде, руках, на лице, не дает дышать и забивается в рот, так что приходится постоянно сплевывать.
Всю дорогу я, как тень, следовал за Жюстом, ни о чем не спрашивая, только старался повторять его движения. Это избавляло от лишних объяснений, и, кажется, он остался доволен таким незаметным спутником.
К вечеру мы добрались до другого города. Нас встретили ровные ряды домов, жавшихся один к другому, в сумерках стены казались невидимыми, лишь окна слабо проступали бледным светом. Покружив по безлюдным улицам, мы, наконец, приблизились к одному из них, спрыгнув на землю, Жюст постучал. На стук ставни приоткрылись, по разговору я догадался, что Жюста в этом доме знают. Когда мы подошли к двери, на пороге ждал старик, пробормотав слова приветствия и старательно избегая смотреть нам в глаза, он повел наших лошадей вверх по улице.
В доме стоял какой-то затхлый запах, вроде плесени, и невольно я сморщился. Позже я встречал этот запах во всех больших городах, в Париже он был особенно невыносим от обилия грязи, старых вещей, годами покрывавшихся пылью, и отсутствия притока свежего воздуха. В деревне мы чувствуем только то, что дает нам сама земля: кружит голову запах цветов, пахнет мокрой травой, и, даже когда смердит навоз, в этом нет ничего неестественного. Но затхлый воздух городов для меня всегда был наполнен отравляющей гнилью, он нёс болезнь и разрушение, как окружающим вещам, так и людям в их окружении.
Навстречу нам устремилась молодая женщина. Не взглянув на меня,
