Святых Петра и Павла в Ватикане в ночь после известия об отречении Папы. Журналисты откопали тему пророчеств святого Малахии и вовсю трубили на эту тему. Верующие на площади переглядывались растерянно. Ватикан хранил тревожное молчание. Время словно замедлило свой бег, растягиваясь как резиновый жгут.
Часть вторая
О, он всегда знал, кто перед ним, с первой встречи. Знал, что он не просто Учитель или Пророк. Он ЗНАЛ! И предал. Предал всё, что не нужно было человеку, изначально мешало ему! Предал, чтобы убить. Убить, чтобы забыли. Чтобы считали ещё одним опозоренным, исхлёстанным бичами, отвергнутым пророком, который так и не дал людям долгожданной свободы, как они её понимали: меньше работать и при этом лучше жить, прогнать угнетателей, приносить жертвы и не думать самим, а выполнять указания кого-то там, наверху. Которого лучше не видеть, а только ощущать его присутствие где-то там в горних высях, подчиняться, не задумываясь, его грозным знакам и требованиям. Терпеть по велению ЕГО невзгоды. Даже к этому они были готовы, но только бы не думать о том, что он может стоять рядом или идти впереди них. Разговаривать с ними: мягко укорять, направлять, наставлять. Потому что тут уже им самим приходилось брать ответственность на себя, САМИМ решать, что выбрать: хорошее или дурное, поступить низко или возвыситься. И знать, главное-то – ЗНАТЬ, ПОНИМАТЬ И ОЩУЩАТЬ, КОГДА ОНИ ПОСТУПИЛИ ДУРНО. КОГДА ОНИ СОГРЕШИЛИ. И ОТВЕЧАТЬ САМИМ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ!!! Нет, этого допустить было нельзя! Глупцы-ученики… Трусы и себялюбцы, они разбегутся, как стадо глупых овец без погонщика. Они ничего не смогут… Испугаются и забудут. Так и не поверят в НЕГО. Никакие чудеса уже не помогли и не помогут впредь. Вот они – все перед ним… А ОН, он смотрит прямо на него и говорит… макающий со мной в блюдо. Он знает, конечно знает. Пусть… Всё равно. Так сбудутся Писания. И он, Иуда, будет главным, будет тем, кто отдаст на поругание и растерзание это чудо, которое сидит перед ним. Так должно быть и так будет. «Не я ли?» – говорят они все, уже обеспокоенные, уже взволновавшиеся как волны геннисарретского озера, где он подобрал их… ловцов человеков. Лишь один суров и хмур. Лишь один не задал этого вопроса. Потому что знает, что неспособен на это. Он смотрит на Иуду, который тоже роняет: «Не я ли?» И слышит в ответ: «Ты сказал…» Никто не замечает из них, занятых своими уже странными заботами и волнениями. Занятых предчувствием одиночества. Приходом последней ночи. Впрочем, пора. Пора. Ему пора. И ЕМУ пора. Всем пора. Пришло время идти. Встать тяжело… но удаётся. Затёкшие ноги его упёрлись в денежный ящик, и его содержимое глухо брякнуло деньгами пожертвований, и ещё глуше прозвенели у него за пазухой тридцать сребреников. За пазухой у Ученика Иисуса. Апостола. Предателя. Основателя противостояния своему Учителю, которое будет длиться столько, сколько стоит мир. Противостояния людей против того, кто пришёл спасти их. Тех, кто не хотел спасения, но лишь желал жить так, как хотят сами. Тех, кому Учитель был не нужен. Тех, кого он заставлял думать о чём-то другом, кроме хлеба насущного и завтрашнего дня. Тех, кто не желал вспоминать о совести, любви и сострадании чаще, чем хотел бы этого сам. Чей мир не мог принять наличие такого БОГА.
