Миша удивленно смотрел на меня.
– А то, что стоим здесь, как два тополя на Плющихе и рассуждаем, мент он или не мент. Может, пойдем уже? – У меня иногда получается сложить предложение так, что оно мгновенно действует, причем не только на Микки. На маму, например, или соседа Аркашу. Скажу что-нибудь коротко, и мама перестает донимать разговорами о том, что надо было сначала диплом получить, а сосед какое-то время не клянчит «на опохмелочку». И я иду, играю на гитаре, отрываюсь по полной, потому что мне это нравится, а вечером или ночью, или утром прихожу домой, и меня не встречает в подъезде трагичный взгляд Аркаши, а в квартире укоризненный мамин…
Через несколько минут мы уже шагали по Оболенскому переулку в сторону Усачевского рынка. Сам рынок был не нужен, просто рядом с ним стояло высокое здание, в котором было общежитие. Там жил знакомый индус Рамдив, который всегда был не прочь побаловаться травкой, и у него частенько было что-то новенькое. В смысле музыки. К тому же хотелось пообщаться и с другими людьми, а не только с занудой Микки, от которого я уже начал уставать. Впрочем, я от многих людей уставал. Кажется, это называется мизантроп?
Тарас
…Он всегда был нелюдимым типом. Еще в школе, когда большинство сверстников с трудом досиживали до переменки, чтобы по звонку с криком вынестись в широкие школьные коридоры, Тарас с удивлением смотрел на дикие выходки однокашников, с ранних пор выделяясь недетским выражением лица. Но если тогда серьезность на лице мальчика воспринималась взрослыми вполне благожелательно, а многих попросту умиляла, то в 48 этот же сосредоточенный взгляд, чуть сдвинутые брови и жесткая складка тонких губ вызывали у прохожих недоумение. Он замечал, как менялось выражение на лицах прохожих, и знал причину…
Тарас редко улыбался. Если это все же происходило, то можно было бы с уверенностью назвать два обстоятельства, при которых его рот кривился в неумелой улыбке. Во-первых, он обязательно был один, а во-вторых, по телевизору показывали Чаплина, единственного актера, игра которого доставляла ему удовольствие. И не последнюю роль играло то, что большинство фильмов с участием одного из пионеров кино были немыми. Тарас не любил болтовни. Всего три года, проведенные в одном из самых засекреченных отделов КГБ приучили его молчать даже, когда очень хотелось что-то сказать. Он привык работать один и, поощряя за очередное выполненное задание, начальство не препятствовало. Нравится одиночество? Да ради бога, лишь бы работу свою делал.
Доев что-то несъедобное в убогом кафе, Тарас запил остывший чай и, не делая резких движений, достал из кармана пачку сигарет. Вынув сигарету, он стал разминать ее между пальцами. Со стороны могло показаться, что он весь поглощен этим увлекательным заданием, но всякий, кто сказал бы, что он, в нарушении закона сейчас закурит, ошибся бы. Тарас не курил уже второй год. Сразу после посещения врача, предупредившего, что каждая следующая сигарета это еще одна ступенька в могилу. Причем, из последних. И он бросил. Сразу, бесповоротно, найдя успокоение в том, что в день распушал
