как великий социально-экономический эксперимент, вызывавший симпатию, интерес и уважение. Кроме того, из двух зол – Гитлер или Сталин – выбирали, как они думали, меньшее, то есть Сталина. Покоряла и воодушевляла кембриджских интеллектуалов, которым было тесно в скованных традицией и профессорской мантией университетских кельях, динамика того, что происходило в России с 1917 до 1937 года (до того времени, когда в целом Европа отвернулась от СССР). И опять-таки мы привыкли воспринимать наше доперестроечное прошлое как тихое затхлое болото. Между тем застой длился достаточно недолго – с 1968 по 1985 год – всего 18 лет. Действительно, за эти 18 лет почти ничего не менялось. Но зато как динамично менялась политика и экономика в Советской России с 1917 по 1956 год!
Другое дело, как и в какую сторону они менялись, но нам сейчас важно представить, как могла выглядеть наша страна из Европы. Совсем не так, как после Второй мировой войны! Не будем заходить далеко и сошлемся на высказывания нашего героя, которые он «изронил» в своих беседах с Морисом Друри. Прежде всего, Витгенштейн отдал должное памяти В. И. Ленина, о котором он сказал следующее: «Несмотря на то что его философские сочинения – абсурд (спасибо хоть на этом!), он все же хотел что-то сделать» (Drury 1981: 141). Вот это «хотел что-то сделать» очень характерно. Застой тогда был именно в Европе, а динамизм русских всех на Западе изумлял.
Витгенштейн говорил членам Венского кружка: «Cтрадания, которые претерпевает Россия, обещают нечто в будущем, в то время как вся наша болтовня бессмысленна» (Waismann 1967: 142).
Вспомним также «кремлевского мечтателя» из книги Герберта Уэллса «Россия во мгле». Ленин во многом производит отталкивающее впечатление своей жесткостью, которая читается у него в лице. И все же он не может не вызывать уважения своими грандиозными планами, которыми он делится с английским интеллигентом в разрушенной войной и насилием огромной беспризорной стране. Стоя как философ на прагматической позиции, поздний Витгенштейн прежде всего ценил поступок как таковой, волю к поступку, а уж потом оценивал его (если оценивал вообще) как дурной или хороший.
Этой идеологией «не-спрашивавй-а-делай» очень многое объясняется в политических симпатиях Витгенштейна. Само это выражение родилось из одного путешествия Витгенштейна по Англии, о котором рассказывает в своих воспоминаниях Норман Малкольм. Однажды Витгенштейн устал и зашел в крестьянский дом с просьбой позволить ему отдохнуть и попить воды. Хозяйка приняла его радушно и спросила, не хочет ли он поесть. В этот момент из другой комнаты раздался голос хозяина, который сказал: «Don’t ask – give!» (Малкольм 1994: 00). С тех пор эти слова стали одним из главных идеологических лозунгов Витгенштейна.
В том же прагматическом ключе Витгенштейн оценивал сталинский режим до 1937 года. Как вспоминает один из учеников и душеприказчиков Витгенштейна Раш Рис, учитель отозвался о гении всех времен и народов таким образом: «Сталин
