есть некий прогресс?
25 февраля
Ветрено. В полдень отправляюсь навестить соседа Володю, егеря с мыса Елохин. Володя и его жена Ирина живут в пятнадцати километрах от моей хижины. Их владения проходят по северной границе Байкало-Ленского заповедника.
Я встретил Володю пять лет назад, во время зимнего путешествия на мотоцикле «Урал». И рад, что мы снова увидимся. Мне показался симпатичным этот покрытый густыми волосами череп с приплюснутым затылком. Две здоровенные клешни железной хваткой сжимают руку.
За мысом, где стоит моя избушка, северный ветер яростно раскачивает верхушки кедров. Они подают сигнал бедствия. Но кто придет им на помощь?
Я не предполагал, что ветер усилится. Чтобы срезать путь, шагаю по замерзшему озеру в сторону мыса Елохин, стараясь не отходить от берега дальше, чем на пару километров. На мне теплая куртка-канадка, рассчитанная на температуру минус 40 °C. Лицо защищают маска из неопрена и горнолыжные очки, на руках – рукавицы (такие используют для арктических экспедиций). Мне потребовалось двадцать минут, чтобы одеться. Каждый сантиметр кожи нужно уберечь от холода.
Байкал неподвижен. Набегающий ветер сметает снег с его полированной глади, напоминающей темное вулканическое стекло. Кое-где остаются белые островки, словно пятна на теле косатки. Обнажившийся лед под ногами кажется почти черным.
Шипы ботинок надежно цепляются за скользкую поверхность. Если бы не они, меня давно бы унесло неведомо куда. Порывы ветра спускаются с гор и обрушиваются на тайгу. Позже Володя скажет, что в этот день их скорость достигала ста двадцати километров в час. Я вынужден идти согнувшись. Временами под натиском налетевшего вихря не могу и сдвинуться с места.
Кусочек льда запутался в мехе койота, которым оторочен капюшон. Байкал исчерчен паутиной трещин, убегающих вдаль как змейки. Лед, громоздящийся вдоль запаянных стужей разломов, окрашен бирюзой. Цвет морской лагуны, тропическая аберрация, вслед за которой вновь мерцает обрамленный белым дымчатый кристалл. На солнце в толще льда видны перламутровые пузырьки газа, словно захваченные в плен. Они похожи на микроскопических медуз. Страшновато ходить по ним. Из-за моей горнолыжной маски кажется, что они шевелятся. Закрываю глаза. Фантастические образы теперь навсегда останутся на сетчатке.
Три часа спустя осмеливаюсь подставить лицо ветру и посмотреть на горы слева. Деревья карабкаются вверх и останавливаются на высоте нескольких сотен метров – выше они не нужны. От задрапированных склонов к озеру спускаются извилистые долины рек. Через четыре месяца, когда растает снег, они наполнятся водой и понесут ее в Байкал. Сейчас, кружась волчком, по ним гуляют ветры.
Не передать словами красоту подобных мест. Я прочел почти всего Джека Лондона, Серую Сову, Альдо Леопольда и Фенимора Купера, а также приличное количество произведений в стиле Nature Writing[1]. Но ни одна написанная
Литературный жанр, зародившийся в США в XIX веке и сочетающий описания природы и философские рассуждения.
