подсобил. Да вы не переживайте, Софья Алексеевна, чистое все. Прачка постаралась.
– Я и не переживаю, – заверила его. – Все в целости верну обратно.
Ветер, подхватив моей звонкий голос, донес его до извозчика. Мужчина, обернулся. Нахмурился. Завертел головой. Но быстро успокоился, решив, что показалось.
– Как прибудем, извольте придерживаться правил, – сквозь зубы процедил Гордей. – От меня ни на шаг. И не подавать голос. Он у вас уж больно… женский. Мигом вскроют.
Повернувшись ко мне всем корпусом, он взял меня за подбородок, приподнял его вверх и повертел в стороны. Затем достал из внутреннего кармана пальто жестяную коробочку с ваксой. Открыл, зачерпнул немного мизинцем. И поставил пару отметин мне на щеку и под нос.
– Тпру, залетные! – гаркнул «лихач» и остановился посреди пустой улицы. Повернулся к нам, схватился за шапку, потупил взгляд. – Не серчай, барин, но дальше я ни ногой. Балагунихский рынок дело такое – свистнуть не успеешь, как без коней оставят.
– Ладно уж, тут не далече, дойдем, – не стал с ним спорить Гордей и кинул двугривенный.
Действительно, стоило нам свернуть за первый же угол, как жизнь забила ключом. Темнота ночи, окутывающая прилегающую к рынку мрачную улицу, сменилась ярким светом газовых фонарей и масляных ламп. Народу на Балагунихе – не протолкнуться. Приходилось бороться за каждый шаг. А шум стоял такой, что и себя не расслышать.
Со всех сторон – пьяный мужской рык, звонкий женский смех, кричалки торгашей. Рот не разинуть. Опасно. Того и гляди – снесут с ног и не заметят.
– Подходите, подходите, на товары поглядите!
– Яблочки моченые, сочные, золоченые!
– Ложки, колокольчики, вилки, молоточки!
– Не товары, сущий клад, разбирайте нарасхват!
Жуткое место. Чарующее. Заставляющее позабыть кто ты и для чего сюда явился. Ноги сами несут к прилавкам с яркими побрякушками, которые хочется трогать и разглядывать часами. И если бы не крепко придерживающий меня за ворот тулупа Ермаков, растворилась бы в толпе и, как пить дать, пропала.
От городской, предновогодней ярмарки, на которой мне довелось побывать, этот рынок отличался атмосферой тревожности и специфическим контингентом.
И торговали, и покупали в основном мужчины, отталкивающей наружности. Заросшие, бородатые, в грязных одеждах. Окружавшие их женщины вели себя развязно. Явно не обременены моралью. В приличном – как мы с Гордеем – тоже попадались, но были окружены кем-то вроде телохранителей. И интересовали их лавки с товаром побогаче.
Чем глубже мы заходили в толпу, тем громче становились вопли, крики и споры. Драки тоже случались. Пока в отдалении. Будь я чуть менее любопытна и настойчива – качества, которые мой покойный дед Прохор Васильевич именовал не иначе как «вожжа под хвост попала» – давно бы бросилась обратно.
Где-то под ногами раздался
