куда более плотный щит, чем я думал… там не просто пожар. Там энергетическая аномалия… – маг задыхался, но говорил. – И выброс силы имел место. Если бы я ослабил, мы бы…
– Сгорели? – Верховный пытался нащупать флягу. В пересохшем рту язык прилипал к зубам.
И вкус пепла никуда не исчез.
Он оглянулся, убеждаясь, что и Ксочитл, и Императрица здесь.
– Не совсем… то есть, не сразу. Но такая энергия… мощная…
– Весьма, – подала голос Маска. – Вам повезло.
Повезло.
Несказанно.
А рассвет тронул небеса свежим золотом. Солнце спешило начать обычный свой путь. И в свете его было ясно видно, сколь жалки они.
– Но с другой стороны она дала мне силы оградить… – маг наклонился, сползая. Он явно дрожал, и того гляди дрожь эта грозила перерасти в конвульсии. – Надо… отдохнуть… немного.
– Надо, – Ицтли сам спешился. – Дальше. Чем дальше уйдем от этого места, тем лучше. И лошадей надо вести, чтоб остыли. Других, боюсь, не найдем.
Разумный юноша.
Хотя сейчас, покрытый пылью и грязью, он вовсе не выглядит юным.
Верховный сполз с лошади и немеющими руками – пальцы, сжимавшие повод, с трудом разжались, – попытался ослабить подпругу. Но то ли он успел позабыть, как обихаживать лошадь, то ли все же в пальцах дело и в собственной слабости, но… не гнулись.
Никак.
– Позвольте, господин, я сам, – Акти оттеснил Верховного.
И возражать тот не стал.
Похоже, путь предстоял долгим. И вновь у Верховного появились сомнения, что сил его хватит…
Должно.
Боги не допустят иного.
Глава 11
Ирграм
Он ненавидел боль.
Боль сопровождала его всю жизнь, с того самого возраста, когда он стал достаточно большим, чтобы помнить.
Боль и голод.
Голод и боль.
Нет, со временем и боль стала привычной, и с голодом он стерпелся. Потом и вовсе голод отступил, а вот боль осталась… изнуряющая, выматывающая, рожденная недовольством наставника. И такая же, но уже сотворенная самим Ирграмом, который желал достичь большего.
Казалось ведь, что если он сумеет, то боли станет меньше.
Острая.
Боль-наказание.
Долгая.
Боль-раскаяние.
Боль-стремление к совершенствованию. Боль-ярость и боль… сколько разной, всякой. Но нынешняя отличалась. Она рождалась волнами, извне, и устремлялась к тому, что можно было счесть центром его нового тела. Она будоражила и разрушала это тело. Ирграм, кажется, даже поскуливать начал.
Или только про себя?
Главное, что боль все же вернула его из небытия. Он осознавал себя, как и то, что стал он меньше, слабее…
Он поспешно скатал тело в шар.
А шар заставил измениться. В привычной форме тело… да, было легче. Сориентироваться – так точно. Он все еще
