что он снимает с себя всякую ответственность в случае нарушения спокойствия в столице.
Но «на принцип» пошли и рабочие. Через два дня встал весь Путиловский. К нему присоединился Обуховский завод. Вскоре бастовала чуть ли не половина предприятий столицы. И речь шла уже не только об уволенных рабочих. Звучали призывы к установлению восьмичасового рабочего дня, который тогда был только в Австралии, к введению Конституции.
Гапон выполнил свою угрозу и три дня назад, 3 января прошла забастовка Путиловского завода, а день спустя к ним присоединились рабочие франко-русского судостроительного завода. Вот так столица охватила забастовка тысяч рабочих, а их требования вышли за рамки конфликта на Путиловском заводе. Начиналось что-то близкое к революции, о которой мечтала Анна. Свергнуть царя и установить в России новый порядок.
Но главную роль играл сам Гапон. На его речи шли, как на молитву. Он, можно сказать, стал рабочей легендой: в городе говорили, что вот, мол, нашелся народный заступник. Словом, батюшка получил все, чего желал: с одной стороны, влюбленную в него многотысячную аудиторию, с другой – полицейскую «крышу», которая обеспечивала ему спокойную жизнь.
Рабочие все чаще обращались к Гапону с просьбой помочь в решении своих проблем. Сначала это были, говоря современным языком, локальные трудовые конфликты. Кто-то требовал выгнать с завода дающего волю кулакам мастера, кто-то – восстановить на работе уволенного товарища. Гапон решал эти вопросы за счет своего авторитета. Приходил к директору завода и начинал светский разговор, мимоходом упоминая, что у него есть связи в полиции и в высшем свете. Ну а под конец ненавязчиво просил разобраться с «простым дельцем». В России человеку, который парит столь высоко, не принято отказывать в таких мелочах.
– …я сейчас нахожусь на нелегальном положении,– сказал Гапон.– Позавчера митрополит Антоний дважды вызывал к себе для дачи объяснений относительно моей деятельности не совместимой с саном священника. Я не пошел и не пойду.
Анна смотрела ему в глаза и не верила ушам. Ей не верилось, что он способен на это.
Человек, бросивший бога и царя и перешедший на сторону народа? Вряд ли.
Режиссер спектакля, сумевший вывести рабочих на радикальную политическую борьбу под полным контролем Министерства Внутренних Дел? Вполне возможно.
Ничего- нашей религией будет политика.
– Вы же знаете, что я не вхожу в ваше собрание- я революционер и у нас требования политического характера..
– Я тоже за это,– произнес Гапон,– народ должен сам подать петицию Царю. Текст обращения включает изменение системы государственной власти, созыв Учредительного собрания и отделение Церкви от Государства. Вы понимаете?
Анна сглотнула от нахлынувших чувств- она становится частью больших перемен. Перед ней стоит человек и просит делать то, о чем всю жизнь мечтала сама.
– Да. Я вас понимаю,– заключила Анна.– Если не врете и не предадите, сошью.
