что хоть яичницей-то по количеству не обидели.
– Ты уж, кажется, бутылку красного-то вина прикончил? – удивилась супруга.
– Да ведь пить, душечка, хочется. А только где же прикончил? В бутылке еще осталось.
Явился бифштекс, но кусочки его были так малы, что Николай Иванович надел на нос пенсне и сказал:
– Боюсь, что без пенсне вместо куска в пустое место вилкой попаду.
– Мне довольно, – отвечала супруга. – Ты забываешь, что ведь это не обед, а только завтрак.
– Однако, матушка, мы сегодня по пляжу как скаковые лошади бегали, осматривая местность.
– Да ведь еще тебе будет какое-то неизвестное блюдо. Можешь и мою порцию съесть.
Подали неизвестное блюдо. Это было что-то мясное, темное, с маленькими позвоночными костями, под темным, почти черным соусом и заключавшееся в металлическом сотейнике. Глафира Семеновна сделала гримасу и отодвинула от себя сотейник к мужу. Тот взял вилку, поковырял ею в сотейнике, потом понюхал приставший к вилке соус и сказал:
– Какой бы это такой зверь был зажарен?
– Ешь, ешь, – понукала его супруга. – Сам же ты хвастался, что за границей любишь есть местные блюда, чтоб испытать их вкус.
– Верно. Но я прежде должен знать, что я пробую, а тут я не знаю, – проговорил супруг. – Кескесе? – спросил он горничную, указывая ей на сотейник с едой.
Та назвала кушанье.
– Глаша, что она сказала? Ты поняла, какое это кушанье? – обратился он к супруге.
– Ничего не поняла, – отвечала та и опять заговорила: – Ешь, ешь, пробуй. В Петербурге ведь ты хвастался приятелям, что в Марселе лягушку ел.
– Пробовал. Это верно, но тогда я знал, что передо мной лягушка. А это черт знает что такое! Что это не лягушка – это сейчас видно. Вот эти позвонки, например… Смотри, у лягушки разве могут быть такие позвонки! Видишь?
Николай Иванович выудил кусок кости на вилке. Глафира Семеновна брезгливо отвернулась.
– Ну вот! Стану я на всякую мерзость смотреть! – проговорила она.
– Здесь, во Франции, кроликов едят. Не кролик ли это? Как «кролик» по-французски?
– А почем же я-то знаю!
– Да ведь это самое обыкновенное слово и даже съедобное. Сама же хвасталась, что все съедобные слова знаешь.
– У нас в Петербурге слово «кролик» не съедобное слово, а я всем словам в петербургском пансионе училась.
– А то, может быть, заяц? Зайчатину и в Петербурге едят. Как «заяц» по-французски?
– Знала, но забыла. Ты будешь есть или не будешь? – спросила мужа Глафира Семеновна. – А то сидишь над сотейником и только бобы разводишь.
– Если бы знал, что это такое, – попробовал бы.
Горничная давно уже стояла у стола, смотрела на супругов, не дотрагивающихся до блюда, и недоумевала, оставить его на столе или убирать.
– Кескесе? – снова задал ей вопрос Николай Иванович. – Кель анималь?
