красным товаром.
Царевна Эльбиз выпрыгнула с разбега. В полёте, ударом ноги, снесла челюсть ближайшему.
– Хар-р-га!
Нерыжень, метя широким подолом, ногой в сапожке прижала ступню второму, пнула сбоку в колено – подбитый рухнул, скорчился, взвыл. Ещё двое ухарей повернулись к Ардвану, слаженно взмахнули дубинками. Ардван сам рос не в запечке, он уже начал движение… между ним и обидчиками с тонким криком метнулся темноголовый мезонька. Ткнул самодельным костяным ножичком…
– Охолонь, люди! Жаловичей держи! – заорал Ознобиша, вздымая над головой знак.
Пятый зачинщик показал тыл. На его беду, позоряне успели узнать молодого райцу с окольными, и ветер изменил направление. Жалова опасчика схватили в десять рук, закалачили. Сбитый Нерыженью задира однозвучно выл, стискивая бедро. Куда унесла в горсти зубы жертва царевны, Ознобиша так и не понял. Он увидел Ардвана, стоявшего на коленях. Краснописец заслонял, обнимая, плачущего мезоньку. Тот по уличной привычке всхлипывал еле слышно, кусал губы, давился отчаянием и болью. Правая рука, угодившая под мозжащий удар, висела бескостно, безобразно. Вот и весь царский рисовальщик в чистом кафтане. Вот и весь Смоголь.
В отдалении замелькало красное, белое. Набежали порядчики.
– Здесь рында вельможи хасинского, – указал Ознобиша смутно знакомому старшине. – Эти сыновья неразумия впятером ему… гостеприимство оказывали. Горожан звали к расправе.
Порядчик, слушая, оценивал поле сражения. Вот подняли пинками двоих почти невредимых, велели нести хромого. Вот держат ещё одного, за последним уже рванули всугон… Взгляд рослого старшины упорно возвращался к чему-то, воин забывал слушать Ознобишу и наконец совсем перестал. Лишь смотрел через голову райцы, не отзываясь на прочее.
Ознобиша оглянулся.
Лохматый служка сидел на полу, голова в голову с Ардваном. Над ними стояла хмурая Нерыжень, чуть поодаль замер Топтама. Он успел подобрать свой платок и, кажется, хотел вытряхнуть о штанину… тоже забыл. Так и маячил соломенной макушкой, никогда не обнажавшейся на людях. Царевна держала в ладонях перебитую руку Смоголя. Осторожно гладила, чуть приминая. Что-то шептала.
И… светилась…
Тонкое, прозрачное, тёплое золото пробивалось сквозь накладные вихры. Невесомо окутывало плечи, текло по рукам… баюкало мальчишескую локотницу… ни дать ни взять вникало сквозь кожу…
Ознобиша видел подобное в начале служения. Когда брат и сестра теснили старого Невлина, спеша на выручку несчастному райце. Только тогда они полыхали гневом, а тут…
– Лубок! – хрипло приказала Эльбиз.
Старшина вздрогнул. Дёрнул нагалище с железка копья, с поклоном подал царевне. Позоряне разом ожили, потянули шапки с головы… сами собой стали гнуться спины, подламываться колени.
– Праведный… праведный…
Грозного Гайдияра выскирегцы видели каждый день. Чудо царского касания перепало узреть впервые. В том числе старшине, наверняка
