что-то звенит, сильно-сильно звенит, а до слуха доносятся только отдельные слова: истощение, пытки, концлагерь… Я не понимаю, при чём тут я, потому что меня же просто приговорили, значит, это не обо мне. Затем меня начинают щупать… или лапать… Мои глаза закрыты, я боюсь, что, если открою их – сон сразу же закончится, сменившись ежедневным кошмаром.
– Почему глаза закрыты? – интересуется кто-то.
– Боится ребёнок, – отвечает женский голос. – Очень сильно боится, поэтому не давите на неё. Слишком быстрый для неё переход.
– Переломы рёбер, абсцесс, повреждение… – торопливо диктует чей-то голос. Мою руку что-то колет, и всё исчезает.
На меня смотрит мёртвая Карина. И мёртвая Лерка тоже смотрит. Они просто сидят и смотрят, обе такие, какими я их видела в последний раз. Они смотрят и молчат, а я чувствую, что лежу в яме. Тут Карина поднимает руку, бросая в меня горстью земли, затем Лерка делает то же… Они бросают в меня землю, а я понимаю: меня хоронят заживо.
Я не могу пошевелиться, а земли становится всё больше, она прибывает быстрее, чем в меня её бросают Лерка с Кариной. Мне кажется, что все, кого я хоть раз обидела, сейчас бросаю землю в меня, будто желая навсегда вычеркнуть из жизни такую, как я. Гады! Гады! Убейте, ну убейте не так! Ну что вам стоит?!
Я кричу, кричу, а земля всё падает, я уже чувствую её на животе, на лице, и я стараюсь сдуть её со рта и щёк, что у меня пока получается. Не очень хорошо, но получается же… Но я понимаю, что всё тщетно – меня всё равно закопают, я буду медленно задыхаться, пока, наконец, не умру. Хочется выть от безысходности, проклясть всех, но я не могу, мне кажется, я уже ничего не могу…
И вот, когда меня накрывает слоем земли так, что она набивается в рот, не давая мне вдохнуть, вдруг поднимается сильный ветер. Он дует мне в лицо, вмиг сдувая всю землю, заставляя меня судорожно вздыхать, и я понимаю, что мне помогают. Я не знаю, что или кто мне помогает, но я так благодарна! Ветер уносит прочь мёртвых Карину и Лерку, он сдувает с меня всю землю, а небо над головой становится голубым. Я не знаю, что это значит, но улыбаюсь, потому что чувствую себя свободной. И тут что-то случается…
– Очнулась, слава богу, – говорит незнакомый мужской голос. – Дыши, маленькая, дыши…
***
Из больницы меня увозят в какое-то место, называемое санаторием. Это небольшой дом, в котором живут бабушки и дедушки, он почти в лесу находится. Дядя, который меня привозит, говорит, что мне нужно здесь пересидеть. Мне, впрочем, всё равно, потому что, кажется, я осталась в той самой яме, которая мне под наркозом привиделась. Меня будто и нет совсем, что бабушки вокруг видят, но почему-то не хотят общаться, и я снова одна.
В больнице меня обнимала какая-то врачиха, только после наркоза я, кажется, стала какой-то маленькой. Всех называю дядями и тётями, а они меня гладят. Это так приятно, что просто слов нет. Почувствовать, что я не отвратительная и гадкая, а… ну хоть так. Меня здесь не бьют, а тётя, которая
