style="font-size:15px;"> К концу второй недели я откровенно заскучала. Было бы здорово пережить тут зиму, не кутаясь в теплое пальто и не накрываясь дополнительным очень тяжелым одеялом, но пора решиться, найти работу – хотя бы учителем рисования в местной школе – и признать в себе простую деревенскую девчонку. Уехать отсюда я пока не могла – не могла оставить отца одного из страха, что в его ухудшающемся состоянии тяжело будет справляться по дому.
– Папа, как думаешь, меня возьмут в местную школу? – пробурчала я, пережевывая тушеное мясо с зеленым горошком и разваренным картофелем.
– В школу, – нахмурился он. – Не думал, что тебе такое нравится, Рея.
– А мне и не нравится, – вздохнула я. – Но работать нужно.
– Погоди. Что-нибудь подвернется, – улыбнулся отец. – Жизнь и судьба улыбаются только тем, кто не предает себя, дочка.
Оставалось только улыбаться, доедая тарелку картошки с мясом.
А той же ночью, сидя у горящих свечей, заряженных чьими-то молитвами, я услышала голос. Точнее, шепот. В нем перемешивались знакомые звуки, связывающиеся в незнакомые слова. Только одно я уже слышала – “вакуо”. Так скрежетала темнота в подъезде в тот вечер, когда вырубился свет. Так прошипела темная фигура в подворотне, назвав меня избранной. Сначала я думала, что просто уснула, и опять снится непонятный сон. Помотав головой из стороны в сторону, я поднялась на ноги, подошла к свечам и поднесла ладонь к огню.
Больно! Невыносимо! Отпрянув к стене, я забилась в угол, но шепот все нарастал.
– Ваааакууууооооо!
По углам побежали тени. Они казались живыми, дышали, пульсировали. Переметнулись к алтарю и там же пропали, опалившись о пламя свечей. Следом полетели искры, повалил черный дым. Фитильки затрещали, поддакивая несмолкаемому голосу, который с каждой секундой звучал громче и яростнее. Свет разгонял тьму, струился из ниоткуда и тоже жил, пульсировал.
Я вжалась спиной в стену, ударилась головой об икону и почувствовала боль в плече – кожа горела, символ, вытатуированный в последний день моего пребывания в городе, превратился в кровоточащую язву, источающую гнойное зловоние. Голова закружилась, помещение церкви сжималось, грозясь раздавить меня, превратить в кожаный мешок, наполненный перемолотыми костями и раздавленной плотью. Несколько секунд еще получалось цепляться за реальность, но спустя мгновение все померкло – я потеряла сознание.
***
Передвижная ярмарка выросла на окраине города всего за одну ночь, подмяв под себя огромное пустое пространство из песка и камня. Теперь на несколько метров здесь высился главный шатер из полосатой, выцветшей от времени и разъездов ткани, маленькие палатки по кругу, столы со всякой мелочью вроде выкрашенных вручную кружек, связанных из бисера браслетов, кожаных поделок, деревянных резных игрушек и приторно-сладких сладостей такого ядреного цвета, что становилось страшно
