насильничеством? И если всё это существует в действительности, но невидимо вам, значит, вы и сами таковы».
Лицо Анджело побледнело, я же пока хранил молчание. Михаэль спросил у меня глухим голосом:
– Так есть ли смысл оставаться мне здесь и дальше?
Причина, по которой критику трудно вынести, состоит в том, что в ней искусно скрыто осуждение критикующего. Мы злимся, потому как понимаем, что она нацелена не на мои действия, а на меня. Сколько кающихся обрело бы человечество, если бы эта критика подразумевала не осуждение, а несла в себе только любовь и заботу?
В тот день я был сильно разочарован поспешным решением настоятеля относительно будущего одного молодого человека. Однако понимал, что мой гнев скептически настроенному Михаэлю пользы бы не принес. К тому же говорить о недостатках церкви, которые после смерти Иисуса постоянно проявлялись, сейчас было довольно опасно. Я сомневался, не зная, что сказать в утешение, чтобы хоть как-то успокоить Михаэля, а в это время Анджело взял его за руку.
– Брат? Хорошо бы и меня так наказать! Я тоже порой задавался вопросом, есть ли у меня причина оставаться здесь. Я… Мне, по правде сказать, особо и податься-то некуда, но даже если бы и было, куда пойти, я понял – есть кое-что, почему не могу оставить это место. И причина именно в вас. Брат Йохан и брат Михаэль! Я так вас люблю, что решил остаться здесь. Какая еще причина нужна? Мы ведь братья. Настоящие братья, что живут в одном доме.
Михаэль, не сдержавшись, вырвал раздраженно свою руку из ладони Анджело. Настала моя очередь перевести разговор в другое русло, чтобы избежать неловкости меж ними.
– Подумаешь, отсрочка на год… по сути, она ведь не сыграет большой роли на пути длиною в целую жизнь. Я иногда думаю о том, что сказал отец-магистр, когда мы были послушниками: «Можно и оставить монастырь. Быть может, не так уж и плохо что-то поменять. Но столь важное решение однозначно должно приниматься с миром в сердце».
Тут глаза Михаэля просияли. Ему хотелось найти интеллектуальное и моральное оправдание, чтобы защититься от захлестнувшего его стыда. Наконец его губы перестали подергиваться.
– Верно, Йохан! Все ответы на жизненные вопросы всегда можно найти в одиночестве и страданиях! Я как-то упустил это из виду.
Анджело, молитвенно сложив руки, следил за диалогом. Его глаза, устремленные на нас, сияли любовью и уважением. Он слабым эхом вторил нашим словам: «Решение однозначно должно приниматься с миром в сердце… Да, да, именно с миром!» или же «В одиночестве и страданиях! Да, точно! В одиночестве и страданиях!»… Примерно так это звучало.
Я посоветовал Михаэлю оставаться в своей келье до вечера. А Анджело попросил принести Михаэлю нехитрой снеди из трапезной, чтобы с его оголенными нервами в нынешней ситуации он мог избежать саркастических замечаний некоторых пожилых монахов, для которых обвинения вошли в привычку. А еще, чтобы его не ранили дежурные, сказанные для проформы
