цветок, – с улыбкой объяснила я. – Я не могу пропустить такое ради ужина. К тому же тогда мне не придется переодеваться.
Алекс усмехнулся:
– Тушé!
– Отлично. – Жерар от души похлопал меня по спине. – Вот тут у меня рабочий справочник… – Он достал из-под стола массивную учетную книгу. – А там, в корзине, акварели. – Он открыл ящик, перелопатил кучу вещей и наконец извлек маленькие линейки и ручки с тонкими кончиками. – Александр, скажи маме, чтобы она нас не ждала… и попроси прислать еду сюда, хорошо? И может быть, бутылку шампанского? Это надо отпраздновать, вы не находите?
– Мама, ужин, шампанское, – повторил Алекс. – Что-нибудь еще, Верити?
Когда он произнес мое имя, внутри разлилось тепло, и я была рада, что Жерар занят поиском инструментов и не видит, как я краснею. Я покачала головой, и Алекс начал откатываться назад по плиточному полу оранжереи, неотрывно глядя мне в глаза, пока не въехал на пандус, ведущий в дом. Подмигнув на прощание, он скрылся из вида.
13
– Великолепно, просто великолепно! – бормотал Жерар, заглядывая мне через плечо.
Два других цветка тоже расцвели, и я хотела успеть запечатлеть необычные лепестки на всех этапах раскрытия. Акварели были разбросаны по всему столу, как кусочки головоломок, которые любили собирать после обеда Марина и Элоди. Я макнула влажную кисть в можжевеловый зеленый и изобразила закрученный стебель растения. Затем провела красную полосу, наметив темный цветочный горшок.
Жерар перешел на другую сторону рабочей зоны и сделал большой глоток шампанского. Он уже почти опустошил бутылку и слегка пошатывался.
– Знаете, – задумчиво начал он, – поначалу идея Дофины пригласить художника с Соленых островов показалась мне безумной. Вся соль земли, так сказать… – Он остановился, чтобы посмеяться над собственной шуткой. – Все лучшие мастера здесь. В Блеме. Обычно они учатся в одной из наших академий, а потом находят покровителя и живут в какой-нибудь маленькой богемной мансарде над собственной галереей. – Жерар торжественно поднял бокал. – Я был не прав и при первой же возможности сообщу об этом жене.
Мне стало не по себе, когда он упомянул Соленые острова. Было несложно отвлечься от тревожных мыслей о сестре, пока я работала над эскизами к портрету Александра, но здесь, в темноте, мои переживания многократно умножились, и я почувствовала, будто задыхаюсь. Сейчас он был доволен моей работой, но что, если Камилла напишет ему и расскажет, что думает обо мне на самом деле? Нет. Конечно, она не осмелится. К тому же она сама говорила, что в каждом может быть доля безумия, даже в ней.
И все же я никак не могла успокоиться и продолжала нервно ковырять кожу рядом с ногтем большого пальца. Может, написать ей письмо – нормальное письмо – и наконец отправить его, а не прятать на дне сундука?
Жерар, по-видимому, не заметил моей тревоги. Он задумчиво постучал пальцами по одному из моих рисунков; казалось, его не интересует ничего, кроме работы.
– Вы просто чудо, Верити! Воистину!
