похлопал по плечу приятеля и произнёс
– Скоро встретимся Устьян…
***
Фома же совсем обжился в этих местах, в стрелецкой слободе. Хорошие люди, незлые. А весточку всё же подали Ромодановскому, а тот передал, что прошает им семь рублей долга. Да и тут торговля хорошо шла, грех было на жизнь жаловаться.
– Пару с капустой, – сказал один из проходивших мимо стрельцов.
Разносчик с удовольствием отдал два пирога, да сердце отчего- то ёкнуло… Стоял рядом с служивым незнакомый посадский, и внимательно смотрел на холопа, словно припоминая лицо, весь облик. Затем отрицательно покачал головой.
Стрелец ни слова ни говоря больше и не размахиваясь, ударил Фому кулаком в живот, а когда тот согнулся в три погибели, мигом одел ему на голову рогожный куль, как курице, которую на торг тащат. И тут холоп почувствовал, что волокут его в подворотню какую-то. Попытался закричать, но во рту уже торчала рукавица, которую и выплюнуть было невозможно.
Васька увлечённо продавал сбитень, и только потом заметил, что Фома пропал. Огляделся, постоял, подождал… Муторно стало на душе, и нестерпимо захотелось тут же убежать, скрыться… Неспешно, не подавая вида, пошёл к своей избе. Рядом остановилась телега, на которой сидел возница, и посадский, который словно присматривался к разносчику питья. Потом этот незнакомец отвернулся, и хлопнул возницу по плечу. Теперь трое человек в стрелецких кафтанах подошли к торговцу сбитнем. Двое всё в мостовую смотрели, словно потеряли чего, а третий кривовато улыбался, и прятал руки за спиной.
– Здорово, Василий… Налей-ка нам три кружечки, в то горло пересохло…
– С превеликим удовольствием.
Сбитенщик отвлёкся, и заработал удар палкой по голове. Свалился на мостовую. Его мигом связали, сунули кляп в рот, бросили в телегу и прикрыли рогожей. Затем положили сверху три вязанки с хворостом, и вышло так, будто и не было здесь Васьки- разносчика. Телега неспешно покатила по улице, к Поганым Прудам.
***
Фёдор Юрьевич сидел за письменным столом, изучая отписки своих подсылов. Принёс письмишко другой холоп, Афонька, который должен был лишь забирать в церкви Параскевы- Пятницы у сторожа эти грамотки. И была написана она уж третьего дня.
« А встречались стрельцы с некой бабкой Улианной, из терема царевны Марфы. И бабка эта пересылала письма от Марфы и Софьи стрельцам. А давала ли серебро, то мне неведомо. Но пошли изменнические разговоры на слободе, дескать, нету царя Петра, убили его бояре, а немцем заменили. Хотят вовсе извести веру православную. И царевича Алексея задушить замыслили. А кто ещё стрельцам помогает, то нам неведомо»
И написано было кривовато, неплохой бумаге, но и от этого схватился за голову князь- кесарь. От огорчения достал штоф калганной, да налил себе полный стакан зелена вина, и не поморщившись, выпил до последней капли. Чёрт его знает, лекарство водка или нет, но как-то отлегло от души и сердца. Позвонил боярин в колокольчик, призывая спальника, Семёна. Тот прибежал быстро, не мешкал.
– Сенька,
