был смешанного происхождения и дружил с Фройхеном. Последний писал о своих друзьях – наполовину инуитах, что общение с ними позволило ему глубже понять местную культуру.
Большую часть следующего года Фройхен провёл, исследуя окрестные холмы и фьорды. Спал он в палатке из толстой холстины, пропитание добывал охотой. Людей, которые выросли в городе или в лесистой местности, с непривычки пугает специфический звук, который издаёт в этих местах ветер. «Словно кто-то дышит с широко открытым ртом», – описывал этот звук один полярный исследователь. Меряя шагами пустынные земли, Фройхен и Габриэльсен иногда натыкались на каменные жилища, спрятанные в затейливых скалах, практически невидимые, пока не подойдёшь к ним вплотную. Все эти жилища были давно заброшены. Внутри исследователи находили инструменты, обрывки меховой одежды и кости, человеческие и собачьи: видимо, люди съели собак, спасаясь от голода. Как всегда, арктический холод удивительно хорошо сохранял останки.
Фройхен и Габриэльсен добросовестно вели записи о своих находках, но эти записи не дают представления, какова на самом деле была жизнь в те далёкие времена. Что испытывали люди, которым принадлежали эти истлевшие останки? Габриэльсен как-то сказал Фройхену, что во времена его детства люди рисовали прошлое Гренландии в радужных красках. Но теперь, глядя на жалкие руины, он спрашивал себя, так ли чудесна была жизнь его предков, как внушала гренландцам ностальгия. В новые времена жить стало комфортнее. Кому-то по-прежнему хотелось отгородиться от всего и вся: но как на самом деле выглядела жизнь, разлучённая с другими культурами? Должны ли земли и водяные просторы служить мостом – или препятствием между народами? Вопросы были сложные, они заставляли принимать во внимание намного больше деталей, чем это обычно делается. Пока Габриэльсен заключил, что хочет «жить в той части мира эскимосов, которую завоевали европейцы. Лучше общаться с ними на их условиях, чем стать скелетом в их музее». Сам Фройхен пока не решил, что думает по этому поводу.
Подходили последние месяцы экспедиции, и снова экипажу «Дании» аукнулось, как плохо Мюлиус-Эриксен провёл инвентаризацию. Пресловутые рыбные шарики и томатный суп когда-то припрятывали для особого случая – а теперь ими приходилось питаться постоянно, и команде они надоели хуже горькой редьки. «Сами по себе это прекрасные блюда – если употреблять их умеренно», – писал Фройхен.
Наконец настало время возвращаться в Данию. Обратный путь на юг был намного легче, чем путь на север, однако перспектива вернуться домой без Мюлиус-Эриксена, Хагена и Брёнлунна мрачно маячила впереди.
В Копенгагене «Данию» встретила огромная толпа. Всем не терпелось узнать, как прошла экспедиция, в том числе родственникам Фройхена, которые прокладывали себе дорогу локтями, чтобы лучше увидеть корабль. Тут они обнаружили на борту Петера – живого, невредимого – и чуть не упали от радости. Норвежские охотники на тюленей действительно
