т тут вы ошибаетесь, – заспорил Билл. – Голова на плечах, это – да. За три года – девять постановок, четыре прошли на «ура», одна провалилась. Ну при чем здесь везение?
Бранкузи надоело слушать, он задумался, уставившись в одну точку невидящими глазами. Сидящий перед ним молодой румяный ирландец всеми порами источал такое самодовольство – не продохнуть. Но пройдет немного времени, и он, как всегда, спохватится, услышит сам себя и, устыдившись, поспешит спрятаться в свое второе «я» – этакого утонченно-высокомерного покровителя искусств по образу и подобию ультраинтеллигентов из Театральной гильдии. Между этими двумя ипостасями Билл Мак-Чесни до сих пор еще не сделал окончательный выбор, такие натуры обычно определяются годам к тридцати.
– Возьмите Эймса, возьмите Гопкинса, Гарриса – любого возьмите, – продолжал разглагольствовать Билл. – Кто из них лучше меня?.. В чем дело? Хотите выпить? – спросил он, видя, что Бранкузи посматривает на стену, где висел винный шкафчик.
– Я не пью по утрам. Просто там кто-то стучит. Вы б им велели перестать. Слышать не могу, страшно действует на нервы.
Билл встал и распахнул дверь.
– Никого нет… – начал он. – Эй! Вам чего?
– Ой, простите, – ответил женский голос. – Простите, ради бога! Я разволновалась и сама не заметила, что, оказывается, держу в руке карандаш.
– А что вам здесь надо?
– Я к вам. Секретарь говорит, что вы заняты, а у меня к вам письмо от Алана Роджерса, драматурга. Я хотела передать его вам лично.
– Мне некогда. Обратитесь к мистеру Кадорна.
– Я обратилась. Но он был не слишком любезен, а мистер Роджерс говорил…
Бранкузи нетерпеливо пододвинул стул и посмотрел в открытую дверь. Посетительница была очень юная, с копной ослепительных золотых волос и гораздо более волевым лицом, чем можно было подумать по ее лепету. У нее был твердый характер, потому что она родилась и выросла в городке Делани, штат Южная Каролина, но откуда было знать об этом мистеру Бранкузи?
– Как же мне быть? – спросила она, без колебаний отдавая свою судьбу в руки Билла. – У меня было письмо к мистеру Роджерсу, а он вот дал мне письмо для вас.
– Ну и что я должен сделать? Жениться на вас? – взорвался Билл.
– Я хотела бы получить роль в одном из ваших спектаклей.
– Тогда сидите тут и ждите. Я сейчас занят… Где мисс Кохалан?
Он позвонил, с порога еще раз сердито оглянулся на посетительницу и закрыл за собой дверь. Но за это время с ним произошла обычная метаморфоза, и теперь с мистером Бранкузи разговор возобновил человек, который на проблемы театрального искусства смотрит, можно сказать, просто глазами Макса Рейнгардта.
К половине первого он уже ни о чем не помнил, кроме того, что будет величайшим на свете режиссером и что сейчас, за ланчем, он встретится с Солом Линкольном, которому все это втолкует. Он вышел из кабинета и вопросительно посмотрел на мисс Кохалан.
– Мистер Линкольн не сможет с вами встретиться, – доложила она. – Он только что звонил.
– Ах, только что звонил, – в сердцах повторил Билл. – Тогда вычеркните его из списка приглашенных на четверг.
Мисс Кохалан провела черту поперек лежащего перед нею листа бумаги.
– Мистер Мак-Чесни, вы, наверно, про меня забыли?
Билл обернулся к посетительнице.
– Да нет, – неопределенно ответил он и добавил, опять обращаясь к секретарше: – Ладно, черт с ним, все равно пригласите его на четверг.
Есть в одиночку ему не хотелось. Он теперь ничего не любил делать в одиночку, ведь для человека известного и влиятельного общество – удивительно приятная вещь.
– Может быть, вы уделите мне две минуты, – снова начала рыженькая.
– Сейчас, к сожалению, не могу.
И вдруг он понял, что таких красивых, как она, не видел никогда в жизни. Он не мог оторвать от нее глаз.
– Мистер Роджерс мне говорил…
– Может, перекусим вместе? – предложил он и, дав мисс Кохалан несколько поспешных и противоречивых указаний, распахнул перед своей дамой дверь.
Они стояли на Сорок второй улице и дышали воздухом для избранных – его было так мало, что могло хватить одновременно лишь на несколько человек.
Был ноябрь, театральный сезон начался уже давно. Биллу стоило повернуть голову вправо – и там сияла реклама одного его спектакля, потом влево – и там горели огни другого. Третий шел за углом – тот, что он поставил вместе с Бранкузи и с тех пор зарекся работать
