Дора, вечно упускающая момент, когда уже нужно смириться с проигрышем. – В книгах священники любят порой распить бутылочку доброго старого портвейна. А этот херес не хуже, особенно с сахаром, для любителя. Если вы закажете дюжину бутылок, мы получим два шиллинга.
– Кошмар! – возопила леди, и мы узнали тот самый голос. – Мерзкие, грязные маленькие скоты! Неужели некому научить их хорошему поведению?
Тут Дора взвилась со стула:
– И совсем мы не такие, как вы сказали! И нам жалко, что мы пришли сюда и вынуждены слушать про себя подобные слова. Мы не меньше мистера Маллоу хотим сделать себе состояние. Только проповедовать не можем. Нас же слушать никто не станет. А значит, бессмысленно по его примеру переписывать проповеди из книг.
После этого заявления, довольно умного на мой взгляд, хотя и несколько грубоватого, я тоже встал, объявив, что нам, пожалуй, лучше уйти, а леди гавкнула:
– Ну разумеется!
Мы уже вознамерились забрать бутылку с мензуркой, однако священник нам не позволил:
– Нет, это останется здесь!
И мы от расстройства послушались, хотя ни то ни другое ему не принадлежало.
До дома мы дошли очень быстро и в полном молчании. Девочки сразу же поднялись к себе в комнаты. Когда я пришёл к ним сообщить, что чай готов и к нему есть кекс, Дора вовсю ревела, а Элис её обнимала.
Боюсь, в этой главе у меня пролилось многовато слёз, но ничего не могу поделать. Девочки иногда плачут. Полагаю, такова их природа, и мы должны сочувствовать их слабостям.
– Всё ужасно, – говорила сквозь слёзы Дора. – И вы все меня ненавидите. Вам кажется, я ханжа и всюду сую свой нос. А я просто пытаюсь поступать правильно. Да, пытаюсь. Уходи, Освальд! Нечего тебе надо мной насмехаться.
Я ответил:
– Нет, сестрёнка, я не насмехаюсь. Хватит плакать, старушка.
Это мама меня научила звать Дору сестрёнкой, когда мы были совсем маленькие, а остальные ещё даже не родились. Теперь мы выросли, и я очень редко так её называю.
Я погладил её по спине, а она прижалась головой к моему рукаву, одновременно обнимая Элис, и продолжила говорить, то усмехаясь, то всхлипывая. В таком состоянии наружу нередко прорывается то, о чём обычно молчишь.
– Ой-ой-ой! Как я пытаюсь… Как пытаюсь… Я пытаюсь… А мама перед смертью сказала мне: «Дора, заботься об остальных. Научи их быть хорошими. Береги от бед. И научи быть счастливыми». Она попросила: «Заботься о них, дорогая Дора, ради меня». Вот я и пытаюсь. А вы все за это меня ненавидите. Сегодня я вам поддалась, хотя с самого начала понимала, до чего это глупо.
Не посчитайте меня слабаком, но я поцеловал свою сестрёнку. Ведь девочкам это нравится. И я никогда больше не стану корить её за правильность или смеяться над стараниями быть образцовой старшей сестрой. Не слишком-то это приятно, но должен признать: я жестковато вёл себя с Дорой, но больше не буду. Она хорошая старушка.
И ещё мы, конечно,
