Федя.
– Бароны пешком не ходют! – с шутливой гордостью произнес капитан.
– Вы тогда меня у участка подцепите? А то это… если пить… ну, я за руль не хочу.
– Вот это пра-а-альна! Это ты молодец! – капитан, уже настроившись на попойку, продолжил общение в задорном радостном ключе, – а у меня стаж ого-го! Тридцать лет без аварий! Я могу даже во сне ехать и не один столб не сшибу, ни одну бабку не отправлю на тот свет. Мне – можно.
– Алёна, вы сами доберетесь? – спросил Федя, – или вместе на Петровичем поедем?
– Нет, нет, – быстро произнесла следователь, замотала головой резкими короткими движениями и выставила руки на мгновенье ладонями вперед, – я сама. Сама доеду. Спасибо.
– А… ну хорошо. А то если что, звоните мне, – Федя улыбнулся. Был он похож в этот момент на щекастого малыша, только увеличенного в несколько раз.
– Не-пре-мен-но, – произнесла по слогам Алёна, отвернувшись от сияющего Кошкина.
– В десять встречаемся у Васи, – сказал Сергей Петрович.
***
Несмотря на начало мая, погода сегодня была осенняя. Небо заволокло тучами, а из-за резкого понижения температуры Потерянное окутал густой туман. Алёна стояла возле подъезда Ласкина. Того самого подъезда, в который она много раз заходила в своей прошлой жизни. Девушка не решалась набрать на домофоне квартиру Васи, потому как могло оказаться, что капитан и Кошкин еще не подоспели, и тогда ей придется ждать их наедине с ним. В эту квартиру, где она много раз была, ночевала, и даже как-то жила там с Васей целую неделю, заходить Алёне совсем не хотелось. Девушка огляделась и поняла, что с того момента, как она уехала, тут ничего не изменилось: под ногами были все те же три растрескавшиеся от времени серые каменные ступеньки, слева от двери висела доска для объявлений, сама эта дверь с облезлой зеленой краской до сих пор скрипела на петлях, причем краска была облезлая еще тогда, одиннадцать лет назад, желтый козырек с двумя железными столбами, подпирающими его, уже покосился, но все еще держался, но самое главное – не изменился этот унылый вид на разбитую серую улицу, вызывающую лишь меланхолию и скорбь. Ничего не поменялось… В Потерянном всё стабильно.
Сам подъезд выходил на детский двор с деревянным домиком и качелями на цепях. Когда-то в этом домике они с Васей укрылись от дождя. Сидели внутри на лавочке и целовались. А еще Ласкин тогда выжег на внутренней стороне крыши её имя и обвел сердечком. Это был первый месяц их отношений.
Контуры одиноко стоящего деревянного домика размывали густые клубы тумана, а за домиком этим все будто таяло, исчезало в серой пелене, поглотившей город. Сейчас в этой непроглядной дымке Потерянное казался городом-призраком, покинутым местом, в котором не осталось ни единой живой души. Порыв ветра заставил качели слегка колыхнуться, и несмазанные цепи их скрипнули еле слышно. У Алёны сложилось ощущение, что кто-то невидимый сел на эти качели, кто-то бестелесный, но мистически влияющий на наш материальный мир сейчас покачивается на них взад-вперед… Какая-то
