у нее не было. Ей нравились тихие жилые кварталы, а в особенности дома с четырьмя спальнями в фальштюдоровском стиле, с лаврами и изгибами дорожек по одну сторону сада. Чем более заброшенным казалось место, тем выше был шанс, что оно привлечет внимание Анны. К середине дня она решила, что находится на Сайденхэм-Хилл. Она прошла много миль под эмалевым послеполуденным светом, посягнув на право собственности владельцев десятка домов для среднего класса. Она устала. У нее ныли колени. Она заблудилась. С ней это случалось уже не впервые.
Оказалось, что это не Сайденхэм-Хилл, а Норбитон, место, названное в честь вымышленного пригорода из романа эдвардианской эпохи[2]. Анна зашла в кафе при станции, села выпить чаю и высыпала на стол содержимое сумочки. Обычный хлам: остатки косметики, перчатка (одна), записная книжка с именами людей, которых она никогда больше не увидит, разрядившийся телефон. Рецепты лекарств, сложенные очень маленькими конвертиками, монеты – иностранные и вышедшие из употребления. И старый внешний жесткий диск: его она подняла на ладони.
Диск был размерами дюйма два на три, с закругленными, органического вида краями, и гладкая тусклая поверхность его с одной стороны была издырявлена чередой портов FireWire; когда-то новинка и последний писк техномоды, а теперь старомодная игрушка, которую легко перепутать с пачкой сигарет. Майкл оставил ей этот предмет и дал некоторые инструкции, накрыв руку Анны своей теплой рукой – они сидели в таком же привокзальном кафе, как сейчас, – и умоляя:
– Ты же запомнишь, ты правда запомнишь?
Она помнила только, что ей было очень страшно. Когда боишься всего на свете, а в особенности друг друга, приходится отступать, препоручать друг друга миру.
Анна появилась в Норбитоне между прибытием поездов. Выпив вторую чашку чая, она с рассеянной благожелательностью уставилась на пустынный, свежевыкрашенный перрон. Примерно через двадцать минут работник станции ввел в кафе какого-то старика. Тот был не просто стар, а дряхл. Лысая голова, покрытая коричневыми пятнами, едва держалась на хлипкой шее, нижняя губа цвета сырой печенки отвисала в усталом удивлении от собственного присутствия в мире. Старика усадили за стол к Анне; он обстучал ей ноги и ступни палкой, безжалостно смел на ее сторону вещи из сумочки и, устроившись поудобнее, принялся поглощать сэндвичи с лососиной прямо из бумажного кулька. Руки его вспучились сеткой вен, кожа казалась блестящей, хотя и обвисшей. Ел он жадно, однако с примечательным отсутствием интереса к пище, словно тело его помнило, что такое еда, а он сам – нет. Он что-то шептал себе под нос. Через несколько минут, опустив кулек на стол, старик перегнулся через стол и резко ударил Анну по руке.
– Ой, – вырвалось у Анны.
– Все это нереально, – изрек старик.
– Э?
– Нереально. Ты понимаешь? Существуют только контексты. А что делают эти контексты? – Он внимательно воззрился на Анну и сделал несколько резких
Обычно все же считается, что название это образовано путем искажения средневекового
