уже кажется невероятным. Все его странствия, приключения, подвиг терпения, храбрости и настойчивости, были достойны и отражения в искусстве намного, намного раньше. Этот человек, без сомнения, равный по силе и стойкости, уму и смелости Степану Разину, Емельяну Пугачеву, Ивану Серко и другим, подлинно народным героям России. Он сумел спасти людей, привести домой, убедить самого Римского Понтифика дать бывшим невольникам охранную грамоту, что бы две громадные страны того времени – Священная Римская Империя, Речь Посполитая, а также множество итальянских владений беспрепятственно пропустили этот отряд русских людей- около ста человек. А ведь в те времена бродяг на дорогах попросту вешали без особых сентенций и угрызений совести! И то, что люди, простые совсем небогатые люди пожелали вернуться домой, обрушивает миф о каком- то немыслимом угнетении людей в России в это время, в 1642 году. Насколько так долго не видевшие родных мест вчерашние невольники должны были любить свою землю, Россию, чтобы пожелать покинуть Рим, где им предлагали остаться навсегда. Но, к сожалению наш герой, Иван Мошкин не заслужил и памятной таблички в родных для себя городах, Туле и Калуге, но заслужил целую реляцию изданную в Риме, в Италии, семнадцатого века за свою невероятную храбрость.
Пролог
Иван Семенович Мошкин шёл впереди русской рати со своим ертаулом, с городовыми казаками из Тулы. Перед ними разъездами, за шесть полётов стрелы, шли по десять или двенадцать человек конные донские казаки, воины береглись хорошо от врагов, польского войска. Вёл государёву рать боярин Василий Васильевич Бутурлин, и его доблестные воины должны были соединиться с казаками Богдана Хмельницкого. Шёл уже 7163 год (1655 год), их полк шёл в поход на далёкий Львов, когда закончилось дело под Смоленском, и город опять вернулся под руку русского царя из безбожных польских лап.
– Воевода приказывает становиться на привал, – прокричал вестовой атаману, – Иван Семёнович, отдыхайте, варите кашу!
– И то дело, – ответил бывалый воин, привычно разглаживая усы указательным пальцем, – Трофим, – обратился он к есаулу, – проверь всех по спискам, и что бы коноводы глаз с коней не спускали! Фёдор! – обратился атаман к другому казаку, – караулы выстави, да про секреты не забудь! Туда по опытней служилых людей поставь, что б с пистолями да справными пищалями, замки чтоб кремневые у всех. Ну, знаешь сам, какова наша служба.
– Всё сделаю, Иван Семёнович, ничего не упущу, – и Фёдор ускакал распоряжаться.
– С кормами как, атаман? – спросил пожилой старшина, Евграф Петрович.
– На две недели полба да греча есть, сухари на неделю, хлебное вино то же имеется. Ты, Петрович, больше полчарки казакам не давай, главное, чтоб животами не страдали. Сам знаешь, как в походах бывает. Воду, воду проверь. Только в ручье бери, не приведи Господь из озера или реки. Сколько мы с тобой уж прошли эти боёв, больше от живота своего полегли, чем в бою от сабли.
– Да, атаман, с тобой из самой Италии дошли, никто не умер в дороге.
– На тебя надеюсь, – и Мошкин похлопал по плечу старого товарищами.
– Пойду я.
Опять прискакал посланец на разгоряченной лошади, высматривая начальных людей среди казаков. Но вот, увидел атамана среди русских воинов. Атаман, доедая кашу, отложил деревянную тарелку и убрал серебряную ложку, недовольно глянув на посланника.
– Что там?
– Боярин, воевода Василий Васильевич Бутурлин зовёт тебя, Иван Семёнович!
– Дело такое, – и атаман лихо закинул своё поджарое тело в седло, и рысью послал породного жеребца вслед посланцу.
Атаман Каторжной ехал мимо детей боярских, варивших кашу со своими военными холопами. Вели себя умно, береглись, хоть и без доспеха, но были при саблях и пистолях.
– Привет тебе, Иван Семёнович! – крикнул один, чуть полноватый помещик, лет сорока.
– И тебе, Лука Ильич!
– Давай к нам, отведай каши, хороша вышла!
– Зайду, да боярин позвал! Поспешаю…– и Каторжной ехал дальше.
Но вот, и богатый шатёр боярина Василия Васильевича, да на страже у входа не просто его военные холопы, а московские жильцы в белых кафтанах да с лебедиными крыльями за спинами, с пистолями, с новоманирными колесцовыми замками, в железных шапках и кирасах.
– Пожалуйте к Василию Васильевичу, ожидает, – сказал боярский слуга.
Иван Семёнович кивнул, спешился, привязал коня к коновязи, старался не спешить и держать спину ровно, откинув полог, вошёл в шатёр. Особой роскоши в покоях боярина не имелось, кроме трофейных шандалов и гобелена французской работы, взятых в Смоленске. Ну и едал Василий Васильевич, понятно, на серебре, а не из деревянной плошки. Шапки Мошкин перед боярином не ломал, сам
