style="font-size:15px;"> – Граф! Когда горит дом – прежде всего выносят больных.
Та́к это ясно. Неужели не догадывается уехать вовремя, чтобы меньше было проблем и забот?
Тут и Беляев, лёгок на помине, единственный из министров, такой услужливый, звонил из Адмиралтейства, от Хабалова, нащупывая возможность благополучной капитуляции.
Это хорошо, уж войны-то в столице надо избежать.
Но в Таврическом укреплялся свой штаб: допущенная Председателем ночью «военная комиссия». Теперь пришёл Гучков, радостно возбуждённый, и предложил, что он эту «комиссию» возглавит. Отличное решение! Родзянко обрадовался: наш, октябрист, и сильный человек. Важное пополнение.
А другое важное укрепление вот какое пришло в голову Председателю: надо связаться с союзниками. С английским и французским послами. И обезпечить их поддержку Временному Комитету. Это может очень утвердить Комитет.
Прекрасная мысль! Не по телефону звонить, конечно, – да тут как раз и прекратились все городские телефоны. И – невозможно ехать собственной величественной фигурой, не укроется. Но совершенно конфиденциально послать некое солидное лицо, которому будет доверие, – и просить послов тотчас выразить их мнение о происходящем. (Да нет сомнения, что они в восторге.) И их пожелания.
Даже… даже, дальновидно опережая события… каков желателен им дальнейший ход… в смысле конституционных изменений…?
Поддержка союзников стоит тех восьми полков.
Пока выбирал сановного посланца и инструктировал его. Пока подписывал циркулярную телеграмму Главнокомандующим, что Комитет взял на себя трудную задачу создания нового правительства. Тут и члены Комитета, иные ночевавшие в Думе, подступали теперь со своими сомненьями и предложениями.
И вдруг принеслось: что к Государственной Думе подходит целый батальон! – первый за эти дни вполне собранный батальон!
Ответственный момент, он многое решит в дальнейших событиях! Заволновались и забегали: что за полк?
Кто-то издали рассмотрел и понял: преображенцы!
К такой радостной неожиданности Временный Комитет не был готов, не была подготовлена программа, кому говорить и что.
Бледный, взвинченный, самоуверенный Керенский рвался выступить. Но нет, уступить ему Преображенский полк Родзянко не мог – этих он должен был встретить сам! (К тому ж он начал понимать, что Керенский кричит толпе совсем не то, что нужно.)
И властным жестом, какого думцы привыкли слушаться, Родзянко показал, что будет говорить сам.
Однако, пока они тут суетились и решали, – батальон с музыкою не только вошёл в сквер и к крыльцу, но, оказывается, повалил внутрь – и никто не смел его задержать. Момент был невыгодный для выхода Родзянко, он пождал. Преображенцы теряли строй, смешивались в вестибюле и в Купольном зале – а потом в Екатерининском вытягивались и разбирались.
Этот
