а сама, пыхтя, опустилась в кресло.
– Эти кресла не для моей спины. Давайте пейте.
Я отхлебнула горячего чая, а Жук с бабушкой тем временем одну за другой запихивали в рот печенины, запивая чаем и глотая сладкую кашицу.
– Это как: шли вы, шли и такое увидели?
Я поймала взгляд Жука. Зря волновалась, он тоже не горел желанием рассказывать, что последние минуты жизни этот бедолага провел в страхе, что мы его сейчас ограбим.
– Да, вроде того.
– Жуткое дело, а? Никогда не скажешь, что тебя ждет за следующим углом.
Жук отвалил в сортир, оставив меня с бабкой наедине. Она поерзала в кресле и нагнулась ко мне поближе:
– Ты там как, Джем? Мало приятного в таком зрелище, а?
Я кивнула:
– Да.
– Видела уже когда покойника? Или впервой?
Блин, она что, меня допрашивает?
Надо было ей просто ответить: не хочу я про это. Но я уже говорила, что в ней было что-то особенное – не посопротивляешься.
– Маму, – сказала я тихо.
Рот у нее округлился, и она кивнула – будто заранее про это знала. Мне это понравилось – понравилось, что она не смутилась, не начала восклицать, как это страшно и ужасно. Просто кивнула. Поэтому я продолжила:
– Я ее сама и нашла. Она умерла во сне. От передозировки. Не специально. В смысле, я так не думаю. Просто не повезло.
Бабка снова кивнула:
– Не повезло. Как и моему Сирилу. Помер в одночасье, в сорок один год. Инфаркт хватил беднягу. Никто и подумать не мог, что у него сердце не в порядке. Никаких симптомов. Вон он, смотри, на камине.
Я посмотрела на деревянную полку над камином. И верно, среди фарфоровых собачек и медных подсвечников красовалась фотография в рамке из тех выпендрежных, что делают в ателье. Снимок черно-белый, только голова и плечи. Красавец, в глазах искорки. Всего-то бумажка в рамке, но почему-то она притягивала, хотелось улыбнуться в ответ.
– Давай, лапа, достань-ка его. – (Неохотно, настороженно я подошла к камину.) – Давай бери. – (Я потянулась к рамке.) – Да нет, не фотографию, Джем, – резко остановила меня старуха. – Прах, вон он там, в урне.
Что за…
И верно, фотография стояла рядом с крепким деревянным ящичком. Я помедлила.
– Давай, он тебя не укусит.
Я отодвинула пару фигурок, взяла ящичек в руки. Он был на удивление тяжелый – плотное, гладкое дерево, а сверху металлическая табличка: «Сирил Доусон, скончался 12 января 1992 года в возрасте 41 года». Я осторожно сделала несколько шагов и поставила ящичек на пуф, рядом с подносом. Вэл нагнулась над ящичком, провела ладонью по крышке.
– Все говорят: скверно умирать молодым, но он прожил прекрасную жизнь, молодую жизнь. Никаких вот этих, – она положила руку на поясницу, – болей и болячек, дряхлости, тупости. Нет, он жил полнокровной жизнью, жил как лев
