понимаете. Изменило бы это что-нибудь? Если бы она знала, что вместе нам жить всего семь лет? Фиг, она бы все равно ширялась. Ничего бы ее не остановило. Не заставило слезть с иглы.
Мне было паршиво у канала с Жуком. Да, мы были на воздухе, но с ним мне казалось: я в ловушке, взаперти. Он заполнил все пространство своими длиннющими конечностями и все время двигался – а точнее, дергался – и еще вонял. Я поднырнула ему под локоть и выскочила на дорожку.
– Ты куда? – крикнул он мне вдогонку; голос отскакивал от бетонных стен.
– Пойду погуляю, – буркнула я.
– Ну и классно, – сказал он, нагоняя меня. – Погуляем, поболтаем, – добавил он. – Погуляем, поболтаем.
Подошел поближе, к самому плечу, даже касаясь одеждой. Я шагала опустив голову, надвинув капюшон, под кроссовками мелькала тропинка, усыпанная гравием и мусором. Ну и видок у нас, видимо, был: я совсем мелкая для своих пятнадцати, а он – как черный жираф, да еще обкурившийся. Он попытался заговорить, но я молчала. Все надеялась, что ему станет скучно и он свалит. Дождешься. Похоже, чтобы он отвязался, его нужно послать, да и тогда, может, не уйдет.
– Так ты у нас новенькая? – (Я передернула плечами.) – Что, вышибли из старой школы? Плохо себя вела?
Да, вышибли из школы, вышибли из последнего «дома», а до того еще из одного, а еще раньше из другого. Нигде я не приживаюсь. Никто не может понять: мне нужно одно – не перекрывайте мне кислород. А меня вечно поучают, что и как делать. Думают, что, если я начну слушаться, соблюдать режим, мыть руки, говорить «спасибо» и «пожалуйста», все будет хорошо. Ни хрена они не секут. Он сунул руку в карман:
– Курнуть хочешь? Вон, у меня есть.
Я остановилась, смотрела, как он вытаскивает мятую пачку.
– Ну давай.
Он протянул мне сигарету, щелкнул зажигалкой. Я потянулась вперед и втягивала, пока сигарета не загорелась, заодно надышалась его вони. Тут же отпрянула, перевела дух.
– Пасиб, – буркнула я.
Он тоже закурил – можно подумать, ничего лучше на свете не бывает, потом театрально выпустил дым и улыбнулся. А я подумала: «Ему сроку меньше трех месяцев, всего-то. Все, что осталось в жизни этому придурку, – это прогуливать школу и курить у канала. И это называется жизнь?»
Я присела на груду старых железнодорожных шпал. Никотин меня малость успокоил, но Жуку все было нипочем. Он слонялся туда-сюда, взбирался на шпалы, спрыгивал, раскачивался у самой кромки набережной, опираясь на пятки, отскакивал назад. Про себя я подумала: «Этим он и кончит, идиот, спрыгнет с чего-нибудь и сломает свою дурную шею».
– Ты всегда так вот дергаешься? – поинтересовалась я.
– Так я же не статуя. Не восковая хряпа у Мадам Тюссо. Из меня, чел, энергия прет.
Он что-то сплясал на тропинке.
