к другой вере относились терпимо. Захватывая чужие земли, турки склоняли жителей покоренных стран принять ислам. Принявший его мог достичь больших высот, пойди он на государственную службу. Всего-то и требовалось – принять ислам и знать турецкий язык.
Те же янычары – самые ревностные в службе и умелые воины «отборной тысячи» – все сплошь дети христиан, плененные турками или отданные в виде налога и воспитанные османами как свои. Ведь на покоренных землях турки собирали дань не только деньгами, но и детьми. Особой резни и жестокости не допускали, иначе кто же будет обрабатывать землю, пасти скот и платить налоги.
Наевшись, я прилег на мягкую перину и незаметно для себя уснул, проснувшись лишь наутро. Е-мое, сколько же я проспал? На соседней кровати безмятежно дрых Джафар.
Я встал, умылся из рукомойника, толкнул в бок Джафара. В это время служанки внесли завтрак – еще теплые, аппетитно пахнущие лепешки, фрукты, чай. Я поел, а глядя на меня, пожевал и Джафар.
А вот выйти из комнаты мне не дала стража. Я возмутился – надо было осмотреть прооперированную и сменить повязки.
На шум в коридоре подошел старший. Узнав, в чем дело, он лично сопроводил нас к покоям дочери визиря и постучал. Выглянувшая служанка сразу же провела нас к больной. Сегодня она уже выглядела лучше: небольшая температура была, но это нормально – слишком мало времени прошло после операции. Живот был мягкий, язык влажный. Я успокоился, дал советы старшей служанке – как ухаживать, что можно есть, когда вставать.
Нас в сопровождении янычара снова проводили в отведенную нам комнату.
Скукота! Заняться совершенно нечем. И от скуки я начал рассказывать Джафару сказку «Тысяча и одна ночь». Увлекся, вошел в роль и стал говорить громче. Джафар слушал, открыв рот. Когда служанки принесли обед и мы оба хорошо поели, Джафар попросил продолжить рассказ. Делать было нечего, и я продолжил.
Через некоторое время открылась дверь, и к нам в комнату вошел визирь. То, что это был он, я понял сразу. Джафар упал на колени и лбом ткнулся в ковер, устилающий пол. Я некоторое время помедлил, разглядывая визиря.
Был он чуть старше меня – лет сорока. Властное, холеное лицо с бородкой клинышком, унизанные перстнями пальцы. Одежда шита золотом, на боку – сабля в богато украшенных ножнах.
Я глубоко поклонился, но на колени вставать не стал.
– Поднимись, – бросил визирь Джафару.
Тот поднялся, начал возносить хвалу:
– Как я рад видеть величайшего из визирей – да продлит Аллах его годы…
Он не успел закончить – визирь брезгливо махнул рукой, и Джафар сразу заткнулся, со страхом и подобострастием глядя на него.
– Это ты, чужеземец, рассказывал сказки?
Я склонился перед визирем.
– Я пришел взглянуть на лекарей, что лечат мою дочь, и случайно услышал твои сказки – двери были прикрыты неплотно. Оказывается, ты искусный рассказчик и можешь неплохо зарабатывать, рассказывая
