плаще, неслышно спрыгнул на землю и подошел к нему сзади, когда он открывал дверцу своего трехсотого «Мерседеса». Заслышав мое покашливание, негр обернулся и, тут же получив прямой в челюсть, рухнул на землю возле машины. Вряд ли он успел разглядеть меня. У негра не оказалось ни украшений, ни бумажника, зато имелся серьезный ствол с глушителем – что-то вроде пистолета-пулемета с длинным магазином, и пачка долларов, перетянутых резинкой. Всего три тысячи.
«Задаток», – почему-то сразу мелькнуло в моей голове.
Я окинул глазами пространство вокруг бара, потом перевел взгляд на луну, которая висела над Гарлемом желтой распухшей мордой, и мне вдруг стало весело. Крутые парни оказались легкой добычей, управиться с ними было не сложнее чем с каким-нибудь банковским клерком. Им и в голову просто не могло придти, что кто-то осмелится их грабить. Это и делало их беспомощными.
Ты можешь быть важной птицей, но в один момент выходишь на улицу, где вдруг сталкиваешься с человеком, которому решительно плевать на то, кто ты. Хотя бы уже потому, что он ничего про это не знает. Для него нет табу, и он проламывает тебе голову и обирает до нитки, как простого пешехода. Ибо на улице ты автоматически превращаешься в заурядное существо, которому, как и всем, нужно жрать, пить и трахаться, в мешок с мясом и костями, который напялил на себя дорогой костюмчик.
Здесь, на свежем воздухе, правят совсем другие короли. Короли улиц.
Обратно я возвращался тем же путем, в квартале латиноамериканцев проделал то же, что и вчера – нырнул в подвал и спрятал под шкафом пистолет-пулемет. Домой меня привезло такси.
Жильцы в доме Орлова спали. Светились лишь три окна. Войдя к себе, я разделся и тут же уснул. Проснулся где-то перед рассветом. В открытое окно едва слышно, словно вор, вползал стрекочущий отдаленный шум.
«Неужели опять Зибельман?» – удивился я, поднявшись, подошел к окну и уже явно различил поднимающийся снизу знакомый шум швейных машинок. А чуть позже во двор въехал фургон с потушенными фарами, и через пару минут до моего слуха донесся тоже такой знакомый, едва уловимый, почти нежный звон бутылочного стекла.
Итак, жизнь возрождалась. Она, словно ручей, тихо текла в американскую ночь, несмотря ни на какие запреты и законы.
На другой день шел дождь. Потоки воды гнали мусор со всего Гарлема. Улицы были пусты, зато все забегаловки, которые попадались на моем пути, ломились от народа. Это было мне на руку, и я беспрепятственно дошел до бара «Панама», который был немного выше по рангу, чем «Амосадор».
Перед баром стояло много машин, но «Ягуара» среди них опять не было. Изнутри доносилась музыка, за рифлеными стеклами окон мелькали силуэты. Там вовсю шло веселье. Бар был с дансингом и работал до четырех утра или до последнего посетителя. Я осмотрелся кругом, ища подходящее место для наблюдения. В длинном прорезиненном плаще и широкополой кожаной шляпе мне было плевать на дождь. С такой экипировкой можно было околачиваться здесь хоть всю ночь. Ничего подходящего
