Горохе, большой умница, преподает в университете, только колючий и меня всё время дразнит, сказала Жемка. Он дружил с моими родителями, когда я пешком под стол ходила. Он мне совсем как старший брат.
После обеда сидели на солнышке и пили дивный коньяк «Алатау», привезённый Яном.
– Давно ты здесь? – спросил он у Якова.
– С декабря.
– Не надоела созерцательная жизнь?
– Мне нравится, – Яков беспомощно посмотрел на Жемку. – Я первый раз в горах.
Та показала ему язык.
– Да вы, батенька, дзен-буддист! – непонятно, то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал Ян. – Еще немного послушником побудешь, а потом Суржен тебя мантрам обучит.
Дядя Жемки улыбнулся самыми краешками губ, что в его исполнении означало бурное веселье. «На работе плохо?» – спросил он.
– Нет, – сказал Ян. – На работе не плохо и не хорошо. На работе никак. Чего-то меня в последнее время хандра гныдит. Мне тридцать два года, я самый молодой профессор политэкономии в Средней Азии, а то и во всём Союзе, а что, не при Жемке будет сказано, … толку?! Читаю юным балбесам Карла Маркса, разбавляя анекдотами из Адама Смита. Ни денег, ни славы…
– Жениться тебе надо, – по-взрослому сказала Жемка.
– Кровь шляхтича не позволяет венчаться с простолюдинкой, – сказал Ян. – Кроме того, я бабник.
– Ой, я сейчас умру! – захохотала Жемка и, схватившись за живот, принялась кататься по ковру. – Бабник он. Дон Жуан из Поднебесья. Видала я твоих пассий. Чувырла на чувырле очкастой.
– Это сливки алма-атинской интеллигенции, – сказал Ян. – В отличие от тебя, горнолыжная циркачка, грамоте обучены и манерам.
– Зато я красивая! – Жемка наконец угомонилась и села по-турецки на ковре.
– Умолкни, газель! – сказал Ян. – Джигиты разговаривают. Подсказывает мне почему-то моя интуиция, что грядут большие перемены. Вот сейчас какой год на дворе?
– Восьмидесятый, – сказал Яков.
– А что было сто лет назад? – спросил Ян.
Яков и Жемка молчали.
– Дети мои, не напрягайте излишне младенческую память! – смилостивился Ян. – Сто лет назад, а точнее в 1881 году, последнего русского царя-преобразователя, императора Александра II благополучно разбомбили народовольцы, что привело к резкому ужесточению реакции, окончательному разрыву общества и государства, возникновению рабочего движения, и, как следствие, трём революциям, гражданской войне и победе социализма на одной шестой части земного шара.
– Лихо, – сказала Жемка. – А разве Брежнев умер?
– Дорогая моя будущая Алиса Коонен, – сказал Ян. – Даже сидя на вершине гор, нельзя быть такой политически неосведомлённой. Лукич жив, нельзя сказать, что здоров, потихоньку дряхлеет в своём старческом маразме.
