делать с моим бывшим супругом.
Оставлять его в доме никак нельзя – обживается он быстро, и завтра его уже не выгонишь.
– Надо вынести его в сад, – предложила сестрица. – Какая-нибудь телогрейка найдется, прикроем. Погоды нынче стоят замечательные, не околеет.
– У них организмы слабые, – напомнила я.
– Оставьте в кухне, – проявил человеколюбие Евгений, но мы решительно пресекли его благой порыв.
– В сад, – кивнула я и выволокла супруга на свежий воздух. Соорудив ложе из двух телогреек и старого полушубка, мы устроили бывшего под яблоней и вернулись в дом.
Солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, слепил мне глаза. Я блаженно потянулась и позвала:
– Мышильда…
Сестрица, всегда злющая по утрам, ответила без энтузиазма:
– Мишка твой приперся. Всю малину испортит…
– Не успеет, – заверила я.
Через полчаса, войдя в кухню, мы застали картину, способную выжать у женщины моей сердечности скупую слезу. Наш хозяин и Михаил Степанович сидели рядышком за накрытым столом, сложив на коленях ладошки и с отчаянной немой мольбой во взоре. Оба сильно маялись с перепоя. Я вошла, поставила чайник на плиту и, откашлявшись, исполнила что-то лирическое, вошедшая Мышильда подхватила куплет, вслед за ней пристроился Евгений, Михаил Степанович не выдержал и зычно повел нас в заоблачные выси. Песня кончилась, пала тишина. Михаил Степанович, собравшись с силами, начал речь:
– Елизавета…
– Молчите лучше, – съязвила я. – Как вы могли? Человек вашего таланта, воспитания… интеллигент… и появляетесь здесь в таком виде, пугая детей и собак.
Михаил Степанович слегка поник головой, а Мышильда ядовито заметила:
– В сильном подпитии прибыли.
– А кто не пьет? – выбросив вперед ладонь, возмутился предпоследний. – Фолкнер пил, Хемингуэй пил…
Мышь устыдилась.
– Ну, если вы в компании…
– Ты ж говорил, что один приехал? – удивился Евгений и, с мольбой переведя взгляд на меня, прошептал: – Елизавета…
Я выдала деньги, хозяин отправился за водкой, а Михаил Степанович попробовал улыбнуться.
– Деньги есть? – посуровела я.
– Лизок, на последние прибыл. Тосковал душой…
– Бомжевать, значит? – грозно поинтересовалась я. Михаил нахохлился и приуныл. – Кормить не буду, и не мечтай. И за постой плати сам, на меня не рассчитывай. Все понял?
– Как же я, Елизавета?
– Так же. Раньше надо было думать, а теперь хоть пешком домой возвращайся.
Пришедший хозяин застал нас в тягостном молчании. Не принимая этого близко к сердцу, он быстро разлил водку. Я приподнялась и убрала стопку из-под носа Михаила Степановича. Евгений испуганно прошептал:
– Мы ж не звери… – но я осталась непреклонной.
– Выходи из-за стола, – заявила я предпоследнему. Тот поднялся и с трагическим
