с карандашами.
Я пренебрежительно морщусь. Затея так себе. Я держал карандаш в руках несколько раз – и то в школе, которую прогуливал. А тут ещё что-то рисовать! Её!
Да я своим умением только испоганю её красоту.
– Ты кроме «палка-палка-огуречик» ничего не получишь, – легонько щёлкаю её по носу и обнимаю, прислонив к себе. А она носиком зарывается в мой торс.
Моя тактильная девочка.
Любит сидеть у меня между ног. Обычно прислоняется ко мне спиной, откинув голову назад.
Мой ответ ей не нравится, и она, оторвавшись, поворачивается ко мне. Встаёт на четвереньки, чем немало меня заводит. Моя футболка на её невинном девичьем теле выглядит так порочно, что я с трудом сдерживаюсь. А у нас ведь было полчаса назад… Я уже в строю.
– А ты постарайся, – игриво говорит и облизывает губу. Делает это она непроизвольно. Но ей об этом не говорю – боюсь, делать перестанет. – Обещаю, смеяться не буду.
– Ладно, – не могу устоять перед её обаянием и сверкающими глазками. Забираю из её рук альбом, карандаш. Не смотря на свою девочку, уже выучив её черты лица, пытаюсь нарисовать её портрет.
Чёрт, написать.
Услышала бы она сейчас эту фразу – прибила бы меня.
Ох уж эти художники!
Не знаю, сколько сижу над занятием, сколько листов бумаги протёр, но малышка успевает сбегать в душ, приготовить ужин и уснуть рядом, свернувшись в калачик. А теперь просыпается и недовольно бубнит:
– Ну что там? – потирает глазки кулачками.
Не дожидаясь моего ответа, забирает лист бумаги из рук.
Жду её реакции.
Волнительно, п****ц.
Я так, даже когда свой первый бизнес основывал, не боялся.
Я вообще считаю это шедевром. Учитывая, что не умею рисовать.
А она смеётся!
Так заливисто, ярко, что я не могу злиться.
Перехватываю её, сажаю к себе на коленки и щекочу.
– Ты обещала.
– Прости! Но у меня там такой огромный нос галочкой! Я не выдержала! И это ты пытался нарисовать три часа?!
– Противная, – говорю, а сам целую её в шею».
Вибрация телефона выводит из мыслей.
Залип на работающей Насте, что не сразу понял, где нахожусь. Отвечаю на звонок без задней мысли. Она в наушниках – всё равно не услышит.
И, как будто наперерез мне, Покровская вдруг поднимает голову. Встречаемся с ней взглядами.
Млять.
Тут же отрываюсь от перил. Прислоняю телефон к уху и отворачиваюсь.
Спалился, насмотрелся.
Кто я теперь в её глазах? Извращенец?
А так и есть.
– Да?
– Гордей Алексеевич, когда вы будете в «Олимпе»? Тут пожарку приехали проверить. Снова.
– Они же недавно уже приезжали, – цежу сквозь зубы, а в голове матерю этих пид…
– Опять. Вы же знаете, на лапу хотят все.
– Где вы?
– На
