болезни, от которой никто, кроме доктора Л. Я. Сигаловича, излечить не может.
– Только если ты встанешь на колени и будешь молить о прощении, а затем поцелуешь мой зад, – выдвигает своё условие доктор Л. Я. Сигалович. После того, как Пашка проделывает это десять раз, Лёнечка кладёт его на стол – не на школьный, на настоящий хирургический – и проводит невероятно сложную операцию на дурной Пашкиной голове. Затем во всех газетах появляется фотография благодарно улыбающегося Пашки в обнимку с утомлённым профессором Л. Я. Сигаловичем. Её видит весь мир, или, по меньшей мере, мама, папа, Соня, Мила, его обидчики и Зина.
***
– Пап, папа, проснись. Ты стонешь. – Леон открыл глаза. Увидел на своём плече руку сына.
– Ты, Петюня. Хорошо, что уже дома. Как там Сонькины мужики?
– Плохо. Разговаривают, выпивают и ревут. Я ушёл, мне завтра рано вставать.
– Ты куда на этот раз?
– Сначала в Нью-Йорк. Дам два концерта, потом ещё два в Атланте и вернусь. Ты тут не грусти. – Они постояли обнявшись.
– Хорошей поездки, родной. – Леон направился к бару за очередной бутылкой.
– Королю самое время напиться.
– Пап, ты что-то мне сказал? – спросил Питер из коридора.
– Нет-нет, сынок. Это я так… бормочу.
Часть 2. Соня
Когда дядю Иосифа забрали, Соньке было шесть лет. Следующие три года в их квартиру регулярно врывались с обысками и увозили её маму, красавицу Розу-Макакозу, на допросы. Перепуганная, рыдающая девочка звонила Лёнечкиной маме – та сбрасывала передник и мчалась за ней. Когда Соне исполнилось девять, её маму после очередного допроса увезли в больницу. Из больницы Сонька приходила зарёванная, залезала под одеяло, и оно тут же начинало дрожать. Лёнечке очень хотелось ей помочь.
– Сонь, успокойся, не надо, всё пройдёт.
Сонькины рыдания становились только громче. Это потому, что она не больная, а несчастная, а от несчастий врачи не лечат, оправдывал он свою беспомощность и звал маму. Мама прибегала, запирала дверь в Лёнину каморку, а через двадцать минут обе выходили в обнимку с красными от слёз глазами.
– Мам, а почему Сонька тебя слушает, а меня нет?
– Потому, моё золотце, что я её боль чувствую.
Мама, ложка за ложкой, вливала в племянницу куриный бульон – панацею от всего – «еврейский пенициллин». Когда через два месяца Сонина мама умерла от болезни, название которой Лёнечка так никогда и не узнал, мама забрала племянницу к себе на постоянное проживание.
Мама… Её «христианская» душа… Губы Леона сами растянулись в улыбку.
Её «безответственное решение» иметь ребёнка – у неё был врождённый порок сердца, к которому ещё в молодом возрасте присоединилась сердечная недостаточность –
