четырех дочерей, разделил все движимое и недвижимое имущество на пять равных частей наслаждался тихой жизнью в имении, лишь изредка, для баловства своих женщин, выезжал в свет, или принимал у себя, пока дочери были маленькие. Но вскоре все изменилось – балы, приемы, как театры или просто прогулки в парке увеличились, дочерям необходимо было найти подходящие партии. Наконец трое успешно вышли замуж, причем зятья пришлись к дому, были ему как сыновья, принеся к капиталу девочек свои немалые доли, возлюблены маменькой, достопочтенной Антониной Михайловной, его супругой, за покладистый характер и умение к месту отпустить комплимент. И только младшая, его любимица и сорванец Нана, отказывала всем без исключения. Алексея Павловича это не расстраивало, молода еще, всего двадцать два, а вот Антонину Михайловну, женщину своенравную, с крутым, мужского склада характером, это начинало злить и она, все чаще напоминала дочери, что та – старая дева! Нана хохотала и чтобы избежать маменькиных порицаний, все чаще пропадала в кондитерской лавке, приобретенной папенькой для услады женушкиных слабостей.
Кондитерская лавка «КiселевЪ и Кi», была самой известной в городе, пользовалась спросом, разнообразием выпечки и заморских сладостей. Антонина Михайловна могла бы проводить в ней недели, не возвращаясь домой, но, как ей казалось, домашний лад рухнет без ее чуткого руководства, а дочери, вырастут глупыми и невежественными. Дочери выросли, и только Нана, гоняющая в детстве птиц на заднем дворе, с палкой и парой сынишек их прислуги, все чаще и дольше проводила время у печи, надев на свое атласное платье белый фартук и нахлобучив на голову, не боясь растрепать искусно уплетенных кос, кондитерский колпак. С ее приходом лавка приобрела новое веяние и уже в ней можно было, не только купить кренделя и баранки, но отведать заморского кофЭю с кусочком сочного, фруктового пирога.
Нана – Наталья Алексеевна Киселева, стройная, достаточно образованная для 19 века барышня, владеющая свободно французским, имеющая красивый звучный голос и музыкальный слух, умело скрывала за пышными одеждами сильные руки и упругие икры ног, накаченные в детские годы игрой с мальчишками в салки и другие не девичьи игры. Она запросто могла переставить бидон с молоком, переместить куль с мукой, не ожидая подмастерья. Да и с тестом управлялась справнее их кондитера. Мать вздыхала, но пока дочь находилась в лавке, была более-менее спокойной, считая, что та, наконец, хоть чем-то пошла в нее. Однако не упускала случая, напомнить:
– Наталья Алексеевна, не пора ли задуматься, так и в девах остаться немудрено! Вон, всех приличных женихов разобрали.
– Не печальтесь, матушка! – отвечала, смеясь, девушка. – На мой век, воздыхателей хватит!
– Я не печалюсь, Натушка! Я уже серьезно тревожусь!
Подобные беседы проходили по нескольку раз в день и всегда заканчивались смехом от брошенной шутки Наны. Но вот уже несколько дней как Антонина Михайловна прибывала в полном гневе и, прежде чем выплеснуть его на несносную Нану, собиралась разругаться с мужем,
