ие годы? Мы так же любим и ненавидим, так же радуемся и огорчаемся, надеемся и верим. В сущности, ко времени приспосабливается и изменяется только глупость, а ум остается постоянным и независимым – таким, каким был он и сорок лет назад, и во времена Достоевского, и в Древней Греции. Вот я и решил ничего не менять в своих ранних сочинениях.
Сравнительно недавно я переиздал некоторые из своих ранних сочинений. Я думал: может, кто-то заинтересуется, ну, скажем, такие, как я, которые помнят былые времена и которые жили в стране под названием СССР.
И вот представьте себе: мою книгу стали покупать люди, никогда в СССР не жившие. Покупали и читали чуть ли не охотнее, чем нынешние мои романы. Каждый из читателей, с которыми мне удалось встретиться и поговорить, находил в этих старых вещах что-то свое, особенно ему понравившееся. Некоторые даже упрекали меня в том, что я так долго не переиздавал свои сочинения. А многие молодые читатели признавались, что не заметили никакой разницы во времени и что герои мои не только не устарели, а, в каком-то смысле, чуть ли не забегают вперед, предвещая собой новые, только еще возникающие типы людей и характеров.
Я подумал: почему бы не рискнуть и не предложить мои работы новым читателям! Ведь я всегда старался писать, прежде всего, о той Тайне, которую каждый человек в себе заключает и которую либо мучительно и радостно открывает, либо трусливо пытается скрыть.
Боюсь показаться нескромным, но, наученный прежним опытом, все же скажу: рассказы и повести, которые я предлагаю Вашему вниманию, настолько различны по форме и содержанию, что я почти не сомневаюсь – по крайней мере какая-то одна вещь Вам обязательно понравится и увлечет, или заденет за живое, или, как сейчас говорят, зацепит.
Сборник этот я назвал «Пушки привезли». Извольте, объяснюсь: во-первых, потому что так называлась моя самая первая повесть; во-вторых, почти каждый рассказ – и уж точно каждую повесть из этой книги – можно, в широком смысле, назвать «Пушки привезли».
Наконец, в нашей невиртуальной жизни рано или поздно нам, образно говоря, ПРИВОЗЯТ ПУШКИ. И мы простодушно удивляемся: за что же?! беспечно забыв о том, что за все в этом лучшем из миров приходится платить: и за горе, которое мы причинили людям, и за счастье, которое мы жадно и радостно отняли у жизни, и даже за веру, надежду, любовь и тем паче – за мудрость…
Искренне Ваш, Юрий Вяземский
Рассказы
Икебана на мосту
Я посмотрел на часы. Без двадцати пяти семь. Рано пришел. Но я боялся опоздать. Я любил тебя ждать, замечать вдалеке твою фигуру, следить за тем, как ты идешь мне навстречу, помахивая одной рукой и чуть наклонив голову набок, как ты улыбаешься мне издали. Поэтому я всегда приходил на место нашей встречи раньше, чем мы договаривались. А ты почти всегда опаздывала.
Когда мы с тобой познакомились, этого моста ещё не было. Мы перебирались друг к другу через реку в обход, по другому мосту, по которому ходили трамваи. Давно это было…
Ты помнишь, мы проучились в одном классе целых три года и лишь за три месяца до окончания школы заметили друг друга. То есть я-то тебя заметил намного раньше, но мне и в голову не могло прийти, что у нас с тобой может «что-то получиться», как тогда мы говорили. Ты была такой взрослой, независимой, у тебя было много кавалеров и почти все старше тебя. Был даже, по-моему, один женатый или разведенный. А я был маленький и смешной и играл дома на виолончели.
Поэтому, хотя я давно был к тебе неравнодушен, мое неравнодушие носило характер немого обожания, смешанного с неприязнью, и смотрел я на тебя не как на девчонку, которую можно было пригласить в кино, на танцы, взять за руку, поцеловать – Боже упаси! – а как на недосягаемое, насмешливое, часто злое божество. Вдобавок ко всему, я тебя боялся физически: ты была решительна и неразборчива в поступках и при случае могла заехать по физиономии.
Я предпочитал дружить с другими девочками, с которыми я мог пойти в театр, на концерт классической музыки; с ними мне было свободно и просто, и, главное, с ними не надо было целоваться. Тем более что часто вместе с нами ходила моя бабушка.
На летние каникулы перед десятым классом я поехал отдыхать на дачу к другу. Он был старше меня на четыре года, уже успел вкусить многие удовольствия и невинные пороки юности, а кроме того, имел давнишнее намерение серьезно заняться моим воспитанием. К чести или ко стыду его будет сказано, он весьма преуспел в последнем. Я довольно скоро научился играть на гитаре (виолончель мне в этом сильно помогла), обращаться с магнитофоном, пить вино и целоваться с девушками.
Когда я пришел в школу, мои одноклассники сразу же заметили произошедшую во мне перемену и почти все одобрили ее, за исключением тех девочек, с которыми я ходил в театр и на концерты. Одна лишь ты никак не оценила моего развития.
– Да бросьте вы, ничуть он не изменился. Такой же счастливый розовый
