что же, собственно говоря, нужно? Где же «разумное, доброе»? Ответа Некрасов не дает.
Тургенев назвал Некрасова «поэтом с натугой и штучками», Л. Толстой – «холодным и жестоким». Владимир Соловьев страстно отринул его, Никитин, хлебнувший подлинного, а не литературного народного горя, бросил ему в лицо негодующее обличение, «лжешь», закричал Герцен, Хомяков и Фет повторили этот крик и всё же…
– Он выше Пушкина! – вопила на его похоронах какая-то «бабушка русской революции» в дни своей юности.
В чем же дело?
И. Тхоржевский в своей интересной работе «Русская литература» отмечает удачливое «предпринимательство» Некрасова. Умиравшие журналы, попав за бесценок в его руки, оживали и давали крупный доход. Вступив в литературу буквально нищим, Некрасов вырос в ней в большого барина, изумлявшего Петербург своими обедами и роскошью охот. Его литературные спекуляции шли очень удачно, и главную ставку в них он делал на революционного демократа, на озлобленных, завистливых разночинцев – Чернышевского, Добролюбова, Решетникова, «отрицателей», «обличителей» и т. д. Тургенев, Л. Толстой были неуместны в его журналах. Они показывали свет, а нужна была тьма. Спекуляция на темных инстинктах человеческой психики давала верный и немалый доход.
Точно тот же метод «предпринимательства» был применен Некрасовым и в поэзии. Требуя устремлений к неопределенному «доброму, вечному», он всею силою своего пера определял, подчеркивал, форсировал, шаржировал всё темное, говоря биржевым языком «играл на понижение».
Среди хаявших и плевавших в лицо России и ее народа ему, бесспорно, принадлежит одно из первых мест. Мудрено ли, что при такой информации о русском народе «Кюстины»[20] не переводятся и в наши дни?
«Наша страна», Буэнос-Айрес,
3 мая 1952 года, № 120. С. 4
Лишенный Господней милости
(75 лет со дня рождения А. Блока)
Много напечатано об Александре Блоке и как о поэте, и как о человеке[21]. Много пишут о нем и теперь и, по всей вероятности, будут писать и в дальнейшем.
Это понятно: крупной, большой фигурой выступает А. Блок на фоне жизни, мышления и творчества русской интеллигенции предреволюционного периода. Но в том, что написано о нем критиками, литературоведами, его современниками и даже друзьями, столько противоречивого, что читателю, не пережившему тех лет, трудно составить себе представление об этом исключительном по высоте таланта поэте, на много превышавшем всех своих современников, работавших на одной с ним ниве. Эти противоречия тоже объяснимы: их корни скрыты в противоречиях природы самого Александра Блока, как поэта, как русского интеллигента и как человека.
Был ли Блок верующим? И да, и нет. Порыв к Богу сливался в нем с кощунством. Это случалось нередко, и сам он признается в том в своих стихах.
В своей молитве
Астольф де Кюстин (1790–1857), автор книги «Россия в 1839 году», где страна изображена в крайне негативных тонах. К этой книге, как к примеру русофобства, Ширяев обращается не раз.
Борис Ширяев посвятил творчеству Блока первую главу своей книги «Panorama della letteratura russa contemporanea» (1946), где изложил также и биографию поэта, с обширными цитатами: к примеру, «Незнакомка» дана целиком, в переводе Ирины Доллар. Для итальянского читателя Блок убедительно представлен как творец, который попал меж двух эпох (таково и название главы: «Тга due epoche») и который «умер, как Гамлет, воскликнувший “Порвалась дней связующая нить! Не мне обрывки их соединить!”…» (стр. 25).
