кунжутного масла от круглосуточных забегаловок, злачные клубы и караоке-бары, от которых веяло каким-то особым одиночеством, как в фильме Вонга Карвая «Падшие ангелы». Выставку «Эксцентрики Янчжоу» в Национальном музее искусств. Пеликанов в ботаническом саду, променад вдоль залива. Храм Маньмоу, посвященный богу войны и богу литературы (в былые времена этим двум богам молились студенты перед сдачей экзаменов). Скоростной поезд с неизменной рекламой кулинарного изобилия на плазменных панелях («Вы уже поели?»). Ночной поезд на Шэньчжэнь, где проводница с красной повязкой на рукаве, не спрашивая, всучала нам какие-то орешки и прочие малосъедобные закуски, а затем требовала оплаты. И субботний дим-сум, где предлагали триста видов пельменей, и воскресную толпу филиппинских уборщиц, заполонившую весь центр города. Смуглые и одетые в лохмотья, они сидели на асфальте, жадно поглощая принесенную из дому жирно-пахучую, трудно опознаваемую еду. Сяо пояснила: «По воскресеньям у гастарбайтеров выходной. То, что ты видишь, – это их воскресная трапеза. Гонконгцы к этому относятся с брезгливостью и стараются держаться от них подальше».
Еще я помню, как Сяо водила меня в свой любимый ресторан, куда, как и во все лучшие рестораны Гонконга, пускали только по знакомству. Он располагался у кого-то в квартире на пятом этаже неприметного здания. Чтобы попасть туда, надо было пройти через какие-то склады, спуститься в подвал, подняться на грузовом лифте и позвонить в звонок. Там кормили страшными кантонскими деликатесами: гусиными лапками, трепангами, морским ушком, блюдом из ласточкиных гнезд, жареной змеей с корнями лотоса, супом из черепахи, супом из плавника акулы, десертом из маточных труб лягушки с папайей… После такого изысканного ужина хотелось выпить чего-нибудь попроще и покрепче. Проводив Сяо до гостиницы, я зашел в бар, но алкоголя там не оказалось. Более того, бармен страшно удивился, когда я сказал ему, что хотел бы заказать спиртного. Я называл возможные варианты заказа (виски? водка? текила? коньяк?), и на каждый он сокрушенно качал головой – нет, этого у них нет. Когда дошли до пива, он оживился и, пробормотав «Я сейчас», выбежал из бара, побежал в круглосуточный магазин через дорогу, купил там бутылку пива «Циндао» и, вернувшись, с торжествующим видом поставил ее передо мной. «Вот ваш заказ».
Но главное, что помню, – это прогулки с мамой. Сяо осталась в Гонконге, а мы поехали в Гуанчжоу, и там, пока папа читал лекции и общался с коллегами, мы с мамой бродили по городу, катались на катере по Жемчужной реке, даже играли в парке в бадминтон под улюлюканье местных бомжей, никогда прежде не видавших, чтобы белые люди занимались их национальным видом спорта. Кажется, за всю свою взрослую жизнь я никогда не общался с мамой так много и непринужденно, как во время той поездки по Китаю. «Кстати, твой дедушка рассказывал, что кто-то из Витисов еще до войны уехал в Китай. Кажется, они попали в шанхайское гетто. Представляешь, а вдруг у нас тут – родственники?»
Потом был Пекин – внезапно лютая зима после субтропиков
