тоже Агашей окрестили.
Внезапное горе просто согнуло Осипа – и так уже не молодой мужик был, а тут вообще постарел буквально на глазах. Надо бы было теперь для младенчика няньку взять, да он наотрез отказался. И то хорошо, что девочка тихая была, смирная, вся в матушку. Уйдут мужики на работу – а Володьке, несмотря на малые годы, наравне с отцом трудиться приходилось, – оставят Агаше рожок с молоком, она и довольна: лежит, улыбается. То спит, то бормочет чего-то на своем младенческом языке и при этом улыбается, то молочко сосет – не плачет, не капризничает. И отец, и брат в малютке своей души не чаяли.
– Вот оно теперь, наше счастье! – говорил, глядя на дочку, Осип, а у самого слезы на глаза наворачивались. – Беречь ее надо.
И вот однажды, в сентябре дело было, озимые пора было сеять, ушли Осип с сыном в поле – верстах в двух от дома. Агаше, как всегда, полный рожок молока оставили.
Работали мужики старательно, дело спорилось, а в полдень пообедали и легли под кустом, в тенечке, передохнуть немного. Вдруг слышат – набат загудел, колокол церковный часто-часто тревогу бьет. Значит, беда какая-то в селе случилась. Глянули – точно, над домами черный дым столбом поднимается. Сразу же все побросали, побежали туда, где огонь занялся. Оно ведь как на деревне было: если пожар, то его только всем миром, всем обществом победить можно, и неважно, у кого горит – дома тесно друг к другу стояли, огонь запросто с одного на другой перекидывался. И если, бывало, не поспеют люди, зазеваются, замешкаются – глядят, а тут уже и вся улица занялась. Огонь для русской деревни, где все дома из дерева рублены, – первый враг! «Вор хоть стены оставляет, а пожар ничего не щадит!» – была такая грустная присказка.
Вот и сбегался народ со всех сторон – кто ведра с водой тащил, чтобы огонь заливать, кто багор нес – горящие бревна растаскивать…
Подбегая, увидели, что горела, во всю уже полыхая, изба самого Осипа. Крыша соломенная уже в огне, бревна почернели, потрескивают, языки пламени по ним скользят.
– Как же так, батька?! – только и сумел вымолвить Володя, глядя на эту ужасную картину.
Но как, почему изба загорелась – узнай, попробуй! Да и неважно тогда это было. Главное, о чем сразу оба Коштина подумали, – в доме малый ребенок остался, Агаша их ненаглядная, дочурка и сестричка.
Хотел Осип броситься в горящее свое жилище, да понял, что силы у него уже не те, так что и сам погибнет, и ребенка не спасет. Тогда к избе бросился Иван Мохнаев, свояк Коштина – муж сестры покойной его жены Агафьи. Но только он подошел, как с пылающей крыши прямо на него свалился пук горящей соломы и крепко обжег мужику руку. Остановился тот, растерялся. Тут ведь дело такое: если сразу, очертя голову, в огонь бросишься – то сумеешь, а если думать начнешь, как оно и что, – пиши пропало, уже себя не заставишь. В общем, не смог Мохнаев в избу горящую войти. Да тут как раз в сенях крыша с грохотом обвалилась. Вот-вот и вся изба рухнет.
– Спаси, сынок! – пробормотал Осип.
И понял тут Володя, что если не он, так больше
