специалистов по России Д. Гайера. Он написал его в начале 1990-х годов, спустя некоторое время после того, как я стал директором Института всеобщей истории. Гайер посчитал меня официальным историком с либеральными проявлениями.
Потом, в эпоху расцвета Интернета, я уже привык почти ежедневно читать о себе самые разные оценки и мнения. Но тогда, в 1970-е – начале 1990-х годов реагировал на подобные отклики весьма болезненно.
Вместе с тем, именно в тот период сформировался стиль общения советских и американских специалистов (и западноевропейских также), который позволял вести дискуссии и совместно обсуждать даже самые острые политические и исторические события.
Я думаю, что этот стиль, сохранивший нормальные связи и отношения, позволил в начале 1990-х годов довольно спокойно перейти на новый этап сотрудничества, когда многие прежние точки зрения наших оппонентов фактически совпадали с новыми взглядами российских историков, особенно на историю России в ХХ столетии.
Современное молодое поколение не знало, к счастью, того противостояния ученых, которое превалировало в 1960–1980-х годах. Упомянутое противостояние было характерно не только для двусторонних встреч историков, но и для мировых конгрессов. Начиная с 1990-х годов, ушла жесткая конфронтация, однако наблюдалось и снижение общественного интереса к изучению России. Мне кажется, что этим объясняется и явное снижение внимания исторической общественности к международным мировым конгрессам.
В связи с моими частыми встречами с американскими и западноевропейскими историками хотелось бы высказать некоторые наблюдения над частной жизнью зарубежных коллег. Меня всегда удивляло, как мало и редко общаются друг с другом мои американские коллеги, хотя они считали друг друга друзьями. Бывали случаи, когда я спрашивал кого-либо из них о том, как дела у того или иного из их коллег, но чаще всего узнавал, что они не только не встречались по несколько месяцев, но даже не перезванивались.
Но если это можно было объяснить в американском случае (американские ученые жили в разных городах и работали в различных университетах), то в отношении Западной Европы это часто ставило меня в тупик.
Вначале меня это удивляло, но потом я понял, что подобный стиль общения –отображение западного менталитета: индивидуализм – кредо и уклад жизни западных людей, в том числе и близких мне интеллектуалов.
Я пишу об этом еще и потому, что для меня это тоже жизненная проблема. На протяжении долгих лет у меня было множество знакомых, но весьма мало тех, кого принято называть друзьями. Но все же я привык к такому общению, когда я созванивался со своими друзьями или даже обычными знакомыми постоянно и часто. И, как правило, меня обижало, когда я не получал таких же отзвуков или звонков от моих друзей или знакомых.
Постепенно с годами я терял друзей: они или уходили из жизни совсем, или из моей жизни и моего круга общения. А просто знакомые проходили как в калейдоскопе,
