охотник был до крайности жизнерадостен, просто даже сверх меры. В противоположность Колемону, он находил лучшую сторону во всем.
– Гляньте, мой лорд, вон змея на дереве, видите? Это вдовушка, она если куснет, то помрешь в тот же день. Зато какая красавица, а! Черная, что смоль!
Или:
– Дождик какой холодный – хорошо! Когда мерзнешь, то бодреешь!
Или:
– А после второй порки шкура-то быстрее заживает. Выходит, она тренируется! Теперь-то мне и волк не страшен: порвет – а на завтра зарастут все раны.
Каждый вечер, сидя у костра, Кид обязательно говорил:
– Хороший был денек, а!
Юный охотник занимал низшую ступеньку в иерархии отряда и ужинал вместе с греями, потому Эрвин редко слышал его коронную фразу. И к лучшему, поскольку она до невозможности бесила лорда, казалась ему утонченным издевательством. В тот вечер, когда Эрвин отравился олениной и трясся в лихорадке, мучаясь от спазмов, Кид сказал:
– Хороший был денек, мой лорд!
В день, когда рысь изодрала все лицо слуге Филиппа Лоуферта, и выцарапала бы глаза, если бы кайр Освальд не убил ее мечом, Кид тоже сказал свою фразу. И тот день, который Эрвин провел в тоске и черной меланхолии после того, как Луис счел нужным расспросить его о столичной жизни, – этот день тоже был очень хорошим, по мнению Кида.
– Если ты еще раз скажешь про хороший денек, я велю всунуть тебе кляп в рот, – предупредил его Эрвин не то, чтобы совсем шутливым тоном.
Но на пятнадцатый день после отправки из Спота, увидав раскинувшуюся впереди, насколько хватало глаз, гибельную топь, молодой лорд Ориджин понял свою ошибку. Предыдущие две недели они проделывали по пятнадцать миль в день, ели вдосыта, спали на сухом, уверенно шагали по твердой земле, без малейшего риска! Тьма, а ведь то и вправду были хорошие деньки!
– На топи есть только одно спасение: трава-сеточница. Она может помиловать тебя, а может и сгубить. Но кроме нее надеяться не на что, потому помолитесь нашей спасительнице прежде, чем ступить на Мягкие Поля.
Колемон говорил с привычной неколебимой уверенностью, и отряд ловил каждое слово. Никто не смел даже шумно вздохнуть.
– Сеточница растет прямо на поверхности топи. Ничто, кроме нее, этого не умеет. Каждый кустик сеточницы расстилает по воде свои нижние листья, потом испускает усики и цепляется за соседние кустики. Трава словно сама с собою переплетается, сама за себя держится. Это как если расстелить на воде плашмя оленью шкуру – она ведь не потонет, а будет плавать, пока не прогнется от волн. Так и трава покрывает топь, будто одна гигантская шкура. Этот покров зовется сетью. По сети кое-где можно ходить.
Колемон почесал бороду, поглядел с пригорка на болотный простор. Быстрая тень пронеслась по Мягкому Полю – возможно,
