краска. Белый висок.А перед ним на складном табурете
голая женщина в красном берете.
Линия влево. Линия вверх.
Будет картина. Будет успех.
Долгие годы длится мазня.
Умерли дети, соседи, родня.
Мерные взмахи мертвой руки —
ведь умирают одни дураки!
Белое тело. Наискосок —
синяя краска. Красный мазок.
Умер художник – он еле стоит.
Дальних потомков его восхитит
пиршество линий, бледность плеча,
мужество гения и палача.
1967, Казань
Теперь, когда открылись мне все наижеланнейшие музеи мира, я удивляюсь, что чувствую себя там абсолютно как дома. Я уже словно всюду побывала, все это видела до того, как вошла в эти залы!
А секрет прост: книги, книги, альбомы, альбомы, пластинки, пластинки… простите, простите… Рифма в духе Вознесенского, вырубившего тогда же треугольную нишу в душах пишущих школьников, ранее занятую молодым Маяковским, возлюбленным некогда мною до юной, необузданной истерики.
4. Расколотый хрусталь
…Нальчик помню лишь в яром и юном
свечении глаз.
Звёздный свет истончился, скукожился,
смылся, угас –
Там, где царский и сталинский парк
золотую листву на аллеях листал…
Был ли Нальчик, мой мальчик?!
А был – так зачем перестал?
А был ли Нальчик-то? Может быть, Нальчика-то и не было?
Но – был. «И отразился в призрачном пруду \ Расколотый хрусталь – хребет Кавказа…».
И в летнюю жару расцвел в поднебесье хрустальным фейерверком снежных вершин, сверкающих, кто видел, разноцветно. Кавказ – калейдоскоп природы. Почти два года я проучилась в Кабардино-Балкарском университете. По совету врачей: курортный климат, курортная зона – слабые все еще легкие.
Знаете ли вы, как прекрасен во все времена года предгорный, рукотворный, царственный парк в Нальчике? С ампирными беседками сталинской имперской поры, с вековыми деревьями в перспективах аллей.
И гулять можно было бесстрашно. И у входа жарились шашлыки по рублю за порцию. А в книжном угловом магазине я купила первую книгу Андрея Битова и разных прочих шведов. Купила «Земное небо» Юрия Левитанского, поняла, что именно он «мой поэт», разыскала его потом в Москве.
Именно он сказал мне, семнадцатилетней, фразу, которая помогала мне потом преодолевать ледяные торосы на литературном, так сказать, поприще: «Очень многие сейчас пишут стихи. Но вам я говорю впервые: вы можете продолжать это странное занятие».
Странное это занятие поглотило меня полностью и определило все мои устремления с четырнадцати лет.
Уже тогда «Золотая роза» Паустовского запустила свои волшебные шипы в самую сердцевину моей души. Описанное
