деньги. Этот шатался, роняя пачки. Те падали и оставались лежать сзади, как лепешки за коровой.
Где-то вдалеке раздался жуткий и острый, будто поросячий, женский визг и чей-то смех. Эдуардыч двинулся вперед.
– И чего вы выпить не хотите? – донесся сзади обиженный голос бомжа.
В конторе Эдуардыча неуютно пахло канцелярией.
«Где только я теперь не бываю», – подумал Лев.
Эдуардыч снял шапку и сразу постарел. Оказался седым и лысым.
– Подожди, мне надо позвонить, – сказал он и исчез.
В углу стояло единственное здесь украшение, древний граммофон в деревянном ящике. Повсюду висели плакаты, как раньше, при прежнем режиме. Только не на красном кумаче, а на синенькой ткани.
«Никогда не протягивай руку ближнему. Останешься без руки»: прочел Лев самый большой.
Увидел в зеркале перед собой человека с рано появившимися следами пороков на лице. Красноватыми жилками и еще детским почти подбородком. С жидкими, но по-артистически длинными волосами. Он снял и выбросил в ведро для мусора свои очки.
Потом сел за стол. На нем почему-то лежала целая пачка меню разных ресторанов. Странное увлечение карлика. Еще газета, «Чебоксарские страсти».
«За оврагом на улице Кустарной видели бешеную собаку. С пеной изо рта…»
Вошел Эдуардыч. Вспыхнул свет.
– Ты как будто в темноте читаешь, – спросил тот. – Будто видишь.
– Вижу, – ответил Лев. – И еще я бывший дальтоник. Меня от дальтонизма вылечили – это единственный случай в мире. Но мне по-новому, по-вашему не понравилось. Просил врачей обратно дальтонизм вернуть, но они не хотят. Не умеем, говорят.
В чайнике шуршала накипь. Бессмысленные звуки, ненужные подробности жизни. На столе лежали инструменты и мелкие металлические детали вперемешку с коробочками лекарств.
Лев ткнул вилкой в сардельку с хвастливой надписью «Мясная». Медленно мастерил бутерброд. Ощущение страха и стыда. Вместе невыносимая смесь.
Они ели молча. Только трещала над головами старая люминесцентная лампа.
– Ты думаешь, мне так легко погибнуть, как кусок мяса, от боли, на радость врагам, – неожиданно заговорил Лев. – Вот так тоскливо сдохнуть! А что я могу? Умереть бы, но умереть хоть со стволом в руке. Не жалкой смертью! И может даже кого-то из врагов успеть замочить! Ты не понимаешь, где тебе понять!
– Все получается, когда не боишься, – помолчав, возразил Эдуардыч. – Страх парализует… Так всех нас в трусов превращает мысль. И вянет, как цветок, решимость наша в бессилье умственного тупика, – процитировал он.
– Пушкин? – спросил Лев.
– Нет. Шекспир, Вильям Потрясающий Копьем. Гамлет.
Лев с неприязнью смотрел на коротенькую рубашку Эдуардыча с пестрыми рисунками. Какими-то пальмами, кусками морского берега. Вряд ли этот Эдуардыч знал, что когда-то, в шестидесятые годы он выглядел бы дико модным.
