как если бы Рубенс взял Силена прямо с картины Тициана и сделал полноправной звездой. Как если бы там, на задворках картины Тициана, Рубенс углядел нечто важное и это его обуяло. Рубенсу было нужно дать ход некой истине, от которой Тициану явился лишь отблеск.
Конечно, Рубенс мог и не видеть полотна Тициана вовсе. Может, Рубенс прочел про Силена где-то еще, штудируя орфические гимны по оплетенному в кожу талмуду. Рубенсу нравилось представлять себя человеком классики. Такие оплетенные в кожу тома валялись у него по всей мастерской. Гляньте, к примеру, на такую вот краткую уморительную виньетку, панегирик авторства Отто Шперлинга – а это был лечащий врач короля Дании и, вероятно, один из самых выдающихся подхалимов эпохи. Отто зашел к Рубенсу в мастерскую и написал так: «Мастер трудился над холстом, слушая чтение вслух из Тацита и одновременно диктуя письмо. Поскольку мы не смели его прерывать, он обратился к нам сам – продолжая рисовать, слушать книгу и диктовать письмо». Почему не упомянуть, что параллельно он еще жарил яичницу и учил своего пса говорить?
Кто знает, когда или как Рубенс наткнулся на Силена впервые? Я все-таки предпочитаю считать, что Рубенса потрясло до глубины души полотно Тициана. «Кто этот уродец верхом на осле там сзади?» – наверняка подумал он. Все это фантазийное мельтешение на переднем плане тициановой картины вдруг забыто ради убогого зрелища Силена с ослом. «Вот где собака зарыта», – должно быть, подумал Рубенс. Всем своим видом Силен вершит молчаливый суд над происходящим. Силену известно, что весь этот дикий цирк – показуха. За ней – лишь простая истина, что жизнь не имеет смысла.
Скажу вам кое-что об этом Силене, которого Тициан нарисовал на картине «Вакх и Ариадна». Он очень устал и к тому же очень грузный. Никогда прежде кисть не живописала никого более грузного и уставшего. Он дремлет или по крайней мере в прострации. Ему глубоко безразлично все то, что происходит в другой части картины – где Ариадна пытается сбежать с полотна, а Вакх за ней прыгает. Силен едва не падает со своего осла, и кто-то из вакховой свиты его придерживает. Может, поддерживающий Силена человек или сатир нашептывает ему что-то в правое ухо? Наверняка и не скажешь.
Если тицианову Силену когда и бывает весело, то не сейчас. Но именно такого Силена можно себе представить изрекающим свою знаменитую премудрость. Именно такой Силен соскочил из картины и так огорошил Рубенса. Он говорил с Рубенсом. Можно предположить, что Рубенсу он сказал то же самое, что и царю Мидасу в старом мифе. В греческих мифах царь Мидас искал Силена. Он слышал, будто Силен прячет какую-то истину, и любопытствовал, в чем она заключается. Он захватил хмельного толстяка в плен. Было ли это сложно? Он предложил Силену вина. Подменил воду в источнике лакомым пойлом, и Силен не смог уйти. «В чем тайна? – спросил царь Мидас. – Чего там ты знаешь? Что наилучшее для человека?»
«Тайна, – ответил Силен, – что лучше вообще не рождаться». «Второе же по достоинству, –
