к выходу уже в семь двадцать. Ещё пятнадцать минут – и я на месте.
– Понять не могу, что ты так торопишься, – удивляется мама, прислонившись со скрещенными руками к косяку и наблюдая, как я завязываю шнурки. Отец появляется из кухни с кружкой в руках.
– Ну что ты в самом деле, Оля, это же очевидно. Он хочет побыстрее увидеть свою Риту.
Папа, конечно, прав, но я не собираюсь комментировать его слова и с независимым видом продолжаю обуваться.
– Поверить не могу, что ты не сказал нам, что она племянница Антона! – продолжает отец, шумно отхлебнув из кружки. Он попрекает меня этим второй день. Я не то чтобы специально утаил от родителей эту информацию, просто какая разница, кто она? Вчера, пока мы возились в гараже, я несколько раз разговаривал с Ритой, и, разумеется, отец по-доброму прошёлся на мой счёт, решив рассказать старому другу и своему крестнику, что сын влюбился. Тогда-то и выяснилось, что об этом уже всем известно, потому что Рита не кто-нибудь, а дочь Антонова брата. Отец не мог успокоиться всю дорогу до дома. И видимо, не смог до сих пор.
– Она же сразу показалась мне на кого-то похожей! А оказывается, она дочь Костяна! – восклицает он сейчас.
Я сдергиваю парку с крючка и хватаю рюкзак.
– Всё, я пошёл.
Торопливо целую маму, машу отцу и выскакиваю в подъезд.
– Милый, а шапка? – кричит мама вслед. Я не оборачиваясь качаю головой.
– У меня капюшон!
Милый. Это слово напоминает мне о вчерашнем разговоре, когда Рита так назвала меня. Случайно, сама того не заметив, – я понял это по её реакции, когда попросил её снова так меня назвать. Очевидно, она не смогла удержать ласковое обращение в мой адрес – как я не могу (да и не хочу) больше удерживать "малышку". Она была смущена, и, честно признаться, я не думал, что она выполнит мою просьбу, когда, затаив дыхание, попросил её снова назвать меня так. Но она назвала. Тихонько, но назвала. И это лишний раз подтвердило то, что я понял ещё в четверг. Она готова. Она хочет быть со мной. С четверга, с того самого дня, когда мы впервые были вместе в клубе, я постепенно все больше сокращаю дистанцию между нами. И она не противится этому. Не возражает против крепких объятий, случайных – и не очень – прикосновений, против того, чтобы быть как можно ближе. И эта фотография в моей футболке… Я чуть с ума не сошёл, когда увидел её. Хорошо, что это случилось после выступления, иначе не представляю, как бы я смог выйти на сцену.
Она хочет поцеловать меня, я это знаю точно. И знаю, что она сделала бы это у меня дома, если бы нам постоянно не мешали. Очевидно, она хочет, чтобы в первый раз – хотя это будет уже далеко не первый раз – мы были одни. Только поэтому я сам до сих пор не набросился на неё с поцелуями. Ну и ещё потому, что пообещал ей, что не буду делать ничего, пока она сама не решится на этот шаг. Я привык держать свои обещания, хотя сейчас это делать невероятно трудно.
Мой маленький большеглазый Орешек. Каким я был дураком, что не замечал её долгих четыре года! И как хорошо, что все-таки заметил теперь. Потому что представить, как всего две недели назад я жил без этих чудесных ореховы�
