ый магазинчик «Продмаг». В его узких арочных окнах тускло отражался пустынный перекресток, который обступали двухэтажные каменные дома.
Серая кошка, заломив обкусанные уши, торопливо перебегала дорогу. Треснула в кронах тополей сухая ветка – кошка мгновенно прижалась к чугунной втертой в дорогу крышке сточного колодца, но тут же взвыла, точно коснулась горячей плиты, и опрометью бросилась в придорожные кусты.
Стоявшая возле окна старушка с измятым от бессонницы лицом перекрестилась, шаркнула спичкой по коробку и подожгла окоченевший фитилек лампадки, погасшей внезапно за час до рассвета.
Больше никаких происшествий, если эти мелочи можно назвать происшествиями, не случилось на Моховой вплоть до 8.45 утра по московскому времени.
А в 8.40 к перекрестку приближался груженный связками стальных трехметровых труб потрепанный «ЗИЛ-130», за рулем которого трясся на каждой выбоине пожилой водитель в сетчатой безрукавке. Баруздин Андрей Матвеевич, как значилось в его документах. Несмотря на ранний час в кабине было жарко, душно, при толчках из-под рваных напольных ковриков взвивалась мелкая пыль, вызывая мучительный кашель. Андрей Матвеевич то и дело оттирал ветошью пот с лица. Крышка бардачка закрывалась плохо и при каждом толчке вываливалась наружу, что крайне его раздражало. Сегодня в первый раз за неделю механик пустил его в рейс. Последние дни Матвеич никак не мог выбраться из запоя. Пил по-черному, пытаясь забыть недавний кошмарный сон, который заставил вскочить его среди ночи с дурным криком. Смысл его был забыт при пробуждении, но должно быть виновата жена – на днях сошлись в шестой раз, да снова разлаялись и разбежались.
«Сука, неймется ей, пилит и пилит по живому», – озлобленно думал Матвеич, нашаривая в полупустой пачке сигарету. – «Как ножовка, все время должна быть в работе, иначе зубья ржавеют».
Подвешенный на скрученной проволоке к потолку кабины красный чертик – подарок зоновского друга – бился, как живой, в хитрой улыбке скаля свои ослепительно белые зубы.
Впереди шла бежевая «девятка». Шла неторопливо, не реагируя на сигналы, по-хозяйски занимая серединную часть дороги. Матвеич бесился, поскольку в его больной голове горело только одно желание – быстрее разгрузиться, получить отметку в путевой лист, и загнать машину в гараж. На сегодня одного рейса хватит. Резко впрягаться нельзя – хомут шею натрет. И поэтому, когда «девятка» замигала подфарником, уходя на пустынном перекрестке вправо, освобождая главную дорогу, он повеселел и приготовился выжать газ.
Фаина Маратовна с утра находилась в раздраженном состоянии. Вчера до одиннадцати принимала от сменщицы магазин, таскала ящики с товаром, подсчитывала калькуляцию, пока хозяин сидел у прилавка и благодушно попивал холодненькое пивцо. Ночью выспаться не удалось: томила жара и все четыре стены однокомнатной «хрущевки», доставшейся ей после развода, давили темным душным жаром. Утром не могла добудиться до пьянчуги-сторожа, и поэтому открылись минут двадцать девятого, когда при входе уже толпился недовольный народ.
– Мне свининки на полкило, нежирной, – заискивающе попросила пенсионерка в непомерно больших для худенького личика очках, бывшая учительница.
– Какая есть, – буркнула Фаина Маратовна.
Холодильник ночью внезапно потек, мясо подтаяло, и неприятный душок стоял в помещении, несмотря на распахнутые настежь дверь и окна.
Другая покупательница, Тамара Прокофьевна, тоже на пенсии, стояла сразу за бывшей учительницей, и когда продавец хлопнула на весы кусок мяса, заплывший желтым жиром, капельки крови брызнули прямо на ее беленькую отглаженную кофточку.
– Ой, что же вы делаете! – охнула она и беспомощно посмотрела на свою грудь.
Фаина Маратовна глянула, поспешно отвела взгляд и с ожесточением стала нажимать кнопки калькулятора.
Учительница сняла очки, на которые тоже попала кровь, и молча стала оттирать их носовым платочком, моргая слезящимися глазами. Тамара Прокофьевна в растерянности отошла от прилавка, посыпались советы, как лучше отстирать кровь, но скандал не получился, помешал высокий долговязый парень, который вбежал в магазин и через головы сунул продавцу мятую десятку.
– Пачку «Бонд», без сдачи.
Очередь отреагировала мгновенно, словно была единым живым организмом. Спины стоящих враз окаменели, сдвинулись и развернулись ровно настолько, чтобы протянутая рука с десяткой зависла немного дальше, чем могла дотянуться продавец. Впрочем, умная Фаина Маратовна не обратила внимания. Сигареты «Бонд» стояли девять семьдесят. Из-за тридцати копеек не стоило поднимать бурю.
– В очередь, молодой человек, – с наслаждением отрезала она.
Тому ничего не оставалось сделать, как встать за неопрятно одетой пожилой теткой, от которой несло ужасным запахом, словно ее
