Часть 2. … Курит и молчит. Молчит и курит. И думает… Тяжелая тишина заходит в этот момент в здание и стоит в коридоре на страже его покоя. Ну, а я тут пишу "под шумок". Вернее – под дымок.
Итак, приготовьтесь услышать мой секрет. Только ничего не записывайте и не запоминайте. И никому не рассказывайте. Просто мотайте на ус.
Нам тут, не так давно, молоко стали давать. Видимо им там сверху козу прислали. И директиву. Вот они молоко и разбавляют. Чтоб, значит, на всех хватило. И им тоже. Вот я и придумал: раз чернил нет, буду писать молоком! Идея конечно не нова, но молоко-то разбавлено водой. А как водой писать? Как вилами по заливу? Это я каламбурю. Но эффект действительно такой же. И вот решил я тогда это молоко нагревать и выпаривать из него влагу, пока не станет пригодным для письма. Держу стакан двумя руками, грею в ладонях, жду, пока вода испарится, а сыворотка останется. Долго держу. А они-то думают, что я больной – на молоко разведённое часами любуюсь в стакане. Ага, щаззз… море я там увидел разливанное. Поля из одуванчиков. Кораблики. И лягушек. Шиш вам, а не лягушек. Лягушек не отдам. Самому надо. Они так забавно квакают.
Так вот, когда "чернильная" сыворотка готова, я приступаю к таинству каллиграфии и чистописания. Горелая спичка у меня ещё с прошлого раза осталась, это хорошо – я её тогда ещё под плинтусом спрятал, там и храню, прячу с тех пор, чтобы не отобрали. А поскольку бумаги мне не дают, пишу, как и обычно отсюда – на ладошке. Очень удобно. Всегда все рукописи при себе. И не отберут. Даже не догадаются. Потому как такие вот чернила мои молочные не видимые. Почти. Сжал руки в кулаки и всё, и нет ничего. Спрятано как в сейфе. Только вот они не любят, когда я руки в кулаки сжимаю, сразу чего-то подозревают. Наверное, догадываются. Сразу зовут двух самых крепких санитаров – добрых молодцев, чтобы те, значит, меня на место поставили. А я этого не люблю. В этой палате я свободный человек, где хочу, там и стою. И чтобы снизить конфронтацию и противоречия в наших международных отношениях, я сразу, к их приходу, вскакиваю на табуретку и начинаю декларировать им лирические стихи, что-нибудь про несчастную любовь и не сбывшиеся мечты. Например, Барто: "Мишку бросила хозяйка…" и так далее, в таком духе. Очень их это жалобит. И мой несчастный вид тоже. Они сразу степенятся, успокаиваются и уходят. Наверное, плакать. Очень, очень тонкоодухотворённые натуры. Так что, как с буйными обращаться, я уже знаю. У меня на них своя методика. Психологическая. Тонкоуравновешивающая… ся. Во как.
А когда они уходят, я сразу сажусь на табуретку и пишу дальше. На ладошке можно в несколько слоев писать. Я пробовал. Уже научился. Сначала пишем вдоль. Потом по диагонали. Потом поперёк и снова по другой диагонали. Вуа-ля, готово. А если менять угол наклона диагонали, то можно ещё много слоёв добавить. Триста шестьдесят градусов – даже по градусу на слой, это уже триста шестьдесят слоёв. А если ещё и мелким почерком… так это уже многотомник получается. "Мир и не мир". Льву Толстому меня точно не догнать. Ясен
