мальчишками было почти невозможно, к тому же наш загар и южная одежда сразу бросались в глаза, люди начинали интересоваться и, естественно, запоминали необычную компанию, вышедшую из леса. Потому мы решили передвигаться только по ночам и только молча, что было нелегко для пятерых молодых девушек, не привыкших молчать так долго.
И, наконец, мы увидели башни, украшеные бирюзовыми штандартами – столицу Райнара.
Вошли мы в город ранним утром, когда по узким мощеным улочкам разносился аромат свежеиспеченного хлеба, и молочницы только начали обходить своих клиентов. Небольшие двухэтажные дома были аккуратно побелены, и на подоконниках стояли горшочки с цветами, это была почти идиллическая картина утреннего города, пока мы не вышли на небольшую площадь и не увидели украшавшую ее дыбу, на которой разлагался не первый день покойник. Повсюду по городу были расставлены различные орудия пыток и позорные столбы, причем ни один из этих столбов не пустовал.
– Прелести регентства, – прошептал Титус и велел не отставать от него.
Он привел нас в небольшой трактир в котором был только один посетитель, спавший в собственной тарелке. Наше появление ознаменовал звон колокольчиков, прикрепленных над дверью, и в небольшой закопченный зал вошёл тучный хозяин заведения.
– Мы закрыты, приходите часа через два.
Его голос был удивительно мелодичным, но в нем чувствовалась привычка приказывать, твердость и абсолютная уверенность в своем праве приказывать. Владелец этого великолепного голоса явно был близорук, он смотрел на нас, прищурившись, и, несмотря на засаленную одежду и чрезмерную тучность, в нем чувствовалось врожденное благородство. Поэтому вся эта обстановка вокруг него и одежда совершенно не сочеталась с этим толстяком. А обстановочка, скажу я вам, была еще та! Камин, в котором жарилась туша жилистого барана, давно нуждался в чистке и побелке, как и потолок, а балки, державшие потолок, были настолько засалены, что я не могла быть уверена в их прочности, они на вид были давно прогнившими и, похоже, грязь была тем цементом, что удерживала их от обрушения. Столы и скамьи нуждались только в огне, в котором они обрели бы, наконец, покой, настолько неприглядно они выглядели. И только щит, висевший над камином, был тщательно вычищен, и герб на нем говорил о высокородном происхождении его владельца.
– Я гляжу, ты все еще носишься с этой круглой железкой, старый скупердяй! – ответил толстяку Титус, и тот стал того же цвета что и его передник, грязно-серого. Хозяин трактира сделал три шага вперед и, вытянув перед собой трясущуюся руку, указал на Титуса и пролепетал:
– Ты!?! Это действительно ты!?
– Девочки, усадите нашего многоуважаемого владелmwf трактира, а то, боюсь, он сейчас в обморок грохнется… – Титус сиял довольной улыбкой, замешательство толстяка, похоже, сделало его по-настоящему счастливым.
– Еще ни один отпрыск моего рода не грохался в обморок, – возразил встрепенувшийся
