style="font-size:15px;"> Над замершими улицами разносился новый гул. И парни опять ускорили шаг, почувствовав в жилах прилив адреналина. Они вышли на улицу Четвертого Сентября и получили убедительное подтверждение своего чутья: этим вечером мощное дыхание толпы студентов грозило смести с лица земли Большой Капитал. Тысячи манифестантов взяли в клещи парижскую Биржу с ее величественной колоннадой, уподоблявшей это здание греческому храму. Эрве вспомнились буйные древние язычники, готовые низвергнуть статуи своих прежних идолов.
Но даже сейчас, вот прямо сейчас, он не верил, что эти способны на такое кощунство. Разумеется, он был молод и на его век выпало еще мало испытаний. Однако он достаточно хорошо изучил историю, чтобы понимать: все это – обман, липа! Человек никогда не борется за других людей и уж тем более за какие-то идеалы: он попросту хочет отщипнуть кусок от общего пирога. И тщетно юноши мечтали о том, чтобы изменить мир, – они не могли изменить даже самих себя; в глубине души они были капиталистами: урвать побольше для себя, оставив другим жалкие крохи.
И все это знали. Но тогда к чему это левацкое лицемерие?!
Эрве замешался в толпу вместе с Триваром и Демортье. Голоса из мегафонов терялись в общем гомоне; толпа, словно могучий морской прилив, то наступала, то откатывалась назад. Люди не спускали глаз с этого проклятого здания, озлоблявшего их своим величием, своей мощью, своим престижем.
Работая локтями, приятели пробрались сквозь толпу к решетчатой ограде Биржи. Перед ними сомкнутыми рядами стояли дюжие молодцы – силы правопорядка то ли UNEF, то ли PSU[15]. Схватка началась внезапно. Эрве испугался так, что едва не намочил штаны. Выбраться из толпы было невозможно. Сейчас его притиснут к решетке и попросту раздавят. Их отшвырнули вправо, потом влево, потом бросили прямо на железные прутья. Цепь полицейских разорвана. Люди карабкаются вверх по решетке. Им аплодируют. Эрве шатается, но все же кое-как держится на ногах. Решетки сдаются. Осаждающие взбегают по ступеням храма. Наверху дюжие парни в касках бьют в запертые двери деревянной балкой, словно тараном. На сей раз им сопутствует удача. Теперь это даже не война, а средневековая осада или взятие античной крепости.
Гул голосов сливается с треском вырванных дверных петель. Эрве чудится, будто его куда-то уносит то ли землетрясение, то ли извержение вулкана. И вдруг он попадает во дворец Броньяра[16].
Люди разбегаются по зданию. Их топот отдается в холле громким эхом. Толпа мечется под сводами здания, вопит, кишит, распадается, громит все на своем пути… Эрве давно потерял из виду Тривара и Демортье; наверно, они уже пробрались в самое сердце этого реактора – в зал сейфов, куда отдаются распоряжения, где каждодневно бьет денежный гейзер. В воздухе порхают листы бумаги, летают стулья. Разгром. Святотатство. Вандализм. Храм должен быть повержен! Бог денег будет уничтожен!
Эрве стоит неподвижно, как зачарованный. Он думает о величественных шедеврах Жак-Луи Давида, Никола Пуссена,
